В начале шестого (только мы установили декорации) заявился Димон. Его сперва и не узнали – изменился он конкретнейше за неполный месяц. Из коренастого, нагловатого паренька превратился в худого, ссутуленного, мнущегося человечка.
– Здорово, парни? – именно спросил он и стал совать нам темную, покрытую цыпками руку. – А меня, хе, вахтерша пускать не хотела.
– Н-ну дак, – неодобрительно отозвался Вадим. – Как живешь-то?
– Да-а, хе-хе, не особенно…
Спустились в кандейку, Димон вытащил из кармана пузырь «Минусы».
– Давайте по сотне граммулек. Я на полчаса заскочил. Хе, соскучился… За встречу, а?
У Андрюни глаза сразу же загорелись, а Вадим, наоборот, посмурнел: не одобряет пьянство во время работы.
– На пятерых и не почувствуем, Вадь, – успокаиваю. – Если что – догоняться будем только после спектакля.
– Ну, хрен с вами, разливайте!
Игорек пить отказался и, задыхаясь от сигаретного дыма, покинул кандейку. Мы по очереди заглотнули порцию из единственного стаканчика. Андрюня, первым приняв на грудь, преобразился и стал рассказывать:
– Тут, Дименций, столько событий – башка лопнуть готова! Короче, отмечали тихо-мирно день рождения Таньки Тарошевой, набрались прилично, всё вроде путем, уже собрались в автобус залазить, и тут молодой этот наш, вон который ушел… он вместо тебя, кстати…
Послушав про избиение Лялина и последствия этого избиения, я попытался влезть со своим – как меня чуть не сделали убийцей, но Димон вскоре перебил завистливым вздохом:
– Да-а, весело вы живете… Бухгалтершу-то не обули еще?
– Отменили, – рубанул бригадир и стал наливать водку в стаканчик. – И так геморрои со всех сторон. Потом, может, когда…
– Ничё, зато пидора проучили, хе-хе. А мне вот, – Димон вновь горько вздохнул, – а мне и похвастаться нечем… Зря я отсюда уволился.
– Что, – говорю, – не катит на кладбище с трупами?
– Да что трупы, трупы не главное…
– Давай, давай, расскажи!
Димон выпивает, дышит в рукав своего потасканного полупальтишка, дожидается, пока выпьют остальные, и затем, перемежая цепочку слов вздохами и чесанием головы, рисует картину своей новой жизни:
– Четыре человека бригада. И босс сверху, Леонид Георгич. Работаем каждый день. Можно день-другой прогулять, ну, хе, проболеть официально, только денег за это, ясно, ни копья не получишь. А за день, бывает, по три могилы заказывают. Летом, говорят, нормально, а сейчас, бля… Почва на полметра – как кость. Покрышки если жечь – прогревается, только где их набраться. Ходим вдоль трассы, ищем… Еще эти, из дома инвалидов, достают – дохнут один за другим. Их впритык, гроб к гробу ложим, траншеей такой. И ни копья навара с них, да и с нормальных – бутылку водяры сунут на всех и по полотенцу. У меня этих полотенец уже хоть продавай… Один раз, правда, хоронили богатого, так дали каждому по сотке, «Столичной» пузырей пять, нарезки… А, бля, пашем-то… Вон, все руки стер ломиком. – Димон показал нам свои изуродованные клешни и спрятал, зажал их между колен. – Зарплаты, хе, не видали еще. Хотя б талончики… Звоню сюда каждый день – мне же расчет выдать должны, – сегодня наконец-то часть выдали…
– Чего? Выдали? – подскочил Вадим, аж сигарету выронил.
– Шестьсот сорок рублей. Еще осталась почти тысяча… Унты бы купить, а то весь день на морозе…
Бригадир, не слушая его и ничего не объясняя, скрылся за дверью.
– Куда он? – не понял Андрюня.
Я-то, кажется, догадался, но боюсь особо надеяться и тем более вслух предполагать, что Вадим побежал узнать насчет получки. Поэтому хватаюсь за «Минусу»:
– Давайте хлебнем.
Допили. Вадиму оставляем в стакане. Пустая бутылка спрятана под топчан.
– А тут как-то поручили мне гроб заколачивать, – продолжает Димон. – Ну, беру гвоздь, молоток и – не могу. Рука не шевелится… Такая девчонка в гробу, я на нее все прощанье смотрел…
Я слушаю без всякого интереса. С замиранием духа жду бригадира.