Минус (сборник)

Резкое, наглое долбение будит меня. Колотят непрерывно, со всей дури – кажется, если тут же не отпереть, дверь запросто вышибут. Так даже Санёк по пьяни домой не ломился.

Вскакиваю, кручу влево ключ. Хорошо, что одетым спал, а то было б вообще по-идиотски – в трусах, в растянутой майке. Тем более что за дверью милиция. Впереди немолодой, коренастый сержант, за ним двое не в форме, но сразу понятно, что они главные. Замыкают колонну входящих сухая старуха, которую часто встречаю на этаже, и прапорщик в серо-синем бушлате.

Комната сразу становится тесной, чужой. Я словно в незнакомом помещении, куда меня привели насильно; без обуви я кажусь себе маленьким и беззащитным.

– Этот? – спрашивает у старухи один из тех, что в штатском: длинный плащ из кожзаменителя с поднятым воротником.

Та трясет головой и отвечает сердито:

– Да он, он, я его знаю. Он там был, и шум там… А так – бродит по коридору, пьяный, курит где попало.

– Ясно, спасибо.

Прапорщик тут же вытеснил старуху в коридор и встал на пороге, как часовой. А главный, в плаще, оглядывая комнату и делая вид, что не мне, рявкает:

– Паспорт!

Ну, блин, дела…

– А что случилось? – пытаюсь сопротивляться.

– Паспорт, я сказал!

Протискиваюсь к шкафу. Прапор напрягся, готов в любую секунду шибануть мне под дых, так что не стоит злить… Достаю из куртки паспорт, передаю этому, в плаще.

– Тэк-с, где мы работаем?

– Монти… – Нет, лучше назвать должность официально: – Рабочим сцены, в театре.

– Проживаешь?

– Ну, вот…

– А по паспорту значится село Захолмово Минусинского района. Как понимать? – Он поднял на меня сильные, баранье-решительные глаза. – А-с?

– Ну, как, – мямлю, – там родители, здесь работаю…

– Так, так… Ладно, это пока несущественно. Существенно, парень, другое. – Он сунул паспорт в карман плаща, внятно спросил: – Когда в последний раз видел гражданку Трушанину?

– Кого?

– Слушай, рабочий сцены, я не люблю, когда при мне под дураков косят. В курсе? Щас заберу в отделение, а там не принято переспрашивать. – Этот, в плаще, явно подражает киношным легашам, и я не прочь вдоволь поухмыляться над таким комиком, но дело в том, что в центре его внимания сейчас я, и поэтому мне не до шуток.

Стою в окружении четверых здоровенных, тепло одетых, всесильных мужчин. Стою и действительно почти ничего не понимаю. Понятно одно – скорей нужно что-нибудь говорить.

– Вспомнил, нет? – устало спрашивает второй в цивиле; он моложе первого, видимо, младше по званию и помягче.

– Да чего уже запираться-то? – подает голос старуха, выглядывая из-за спины прапора. – Был ты у нее вечером, я свидетель!

– У Ольги Борисовны?

– Ну дак…

Поворачиваюсь к этому, который в плаще:

– Извините, я просто не знаю ее фамилии…

– Во сколько? – он продолжает допрос.

– Часов в семь примерно.

– Тэк-с, хорошо, – и предлагает второму: – Давай-ка туда его – пускай поглядит.

– Можно.

Меня ведут по коридору… Конечно, случилось что-то серьезное, но вопрос – что от меня-то хотят. Да, я решил обнять ее, а она сжалась и стала визжать. Я буркнул «простите» и вышел. Лег спать… Точно ли так? А почему должно быть иначе? Я был трезв, двести граммов безградусной «Монастырки» даже не почувствовались. Да, я спокойно ушел и лег… Ну и что… Впрочем, правильно, что меня взяли за глотку, сам виноват – не надо ввязываться во всякую хрень. Ведь так же вчера хорошо складывалось, нет – потянуло с человеком общаться. Вот и получай теперь, идиотина…

Вздуваются в мозгу услышанные, прочитанные, виденные по телевизору случаи, как невинных людей обвиняли в убийствах, грабежах, изнасилованиях, как до смерти забивали в отделениях и КПЗ несознавшихся… Вот тебе и новая жизнь, вот такой день рождения. Да уж – духовно родился… А какое они вообще имеют право куда-то вести, отбирать паспорт, командовать?.. Соображаю, что делать, у кого и где защиту искать. Стук шагов превращается в выкрики из детективов: «Требую моего адвоката! Имею право на телефонный звонок!»