Минус шесть

— Я же вам отдал в руки! Посмотрите, может быть, в конторке лежит! — посоветовал Фишбейн, хорошо зная, что оба документа находятся у него в кармане.

В конторке ничего не нашли, стали вспоминать иностранное название учреждения, отыскали в главной кассе счет, — на счете не было названия учреждения, под счетом стояла неразборчивая подпись. Фишбейн доложил начхозу, начхоз поморщил лоб и отложил вопрос до доклада начальнику «Центроткани»…

Фишбейн, как на крыльях, прилетел домой. Цецилия потащила его в кухню, раскрыла дровяной шкаф, — в шкафу были аккуратно сложены мешки с мукой. На столе ребром стояли перевязанные пачки денег. Фишбейн пересчитал их, — все было цело. В столовой топилась кирпичная печка. Фишбейн открыл дверцу и бросил в огонь препроводительную и фактуру. Был ли кто-нибудь счастливей его в эту минуту?

На окне лежала повестка. Фишбейн распечатал ее: она была написана от руки, и на ней расплывались кляксы. Он прочел ее, скомкал, швырнул и растоптал ногой. Радость его унеслась, как щепка по воде. Он зашагал из угла в угол и на ходу наподдал повестку ногой.

— Додя! — крикнул он и, когда сын пришел, отделяя каждое слово, приказал: — Иди, созови комитет! Скажи, что я хочу устроить концерт! Ты удивляешься — с какой стати? Не удивляйся! Я сыграю им на дудл-мудл!

Отослав Додю, Фишбейн сел на диван и стал обдумывать свое положение:

— Допустим, я расскажу о повестке членам домкома. Что из этого последует? Разве это члены? Не члены, а пустое место! Вся их работа состоит в том, что они составляют банные списки и воруют из соседнего дома кирпичи для печки. Не только они: в соседнем доме такие же члены составляют подобные же списки и воруют кирпичи из вахромеевского дома. А этот дом засел у меня в печенках: дом принадлежит ни Вахромееву, ни домкому, ни жилотделу. Кому же принадлежит дом? Во всяком случае не тем двум маклерам, которые дали мне задаток и потом сквозь землю провалились? Но Фишбейн, все-таки — Фишбейн. Что скажу я, — может быть такой случай! — если Вахромеев вернется и спросит: «Как наши дела, Арон Соломонович?» Ведь такой скряга замучает до смерти: не то что деньги, кирпичи пересчитает!

Фишбейн плюнул, растер плевок ногой, встал с дивана и посмотрел в окно. На дворе стоял снежный болван, держал правую руку под козырьком, и рожа у него была, как у городового. Кирюшка вставлял ему в руку метлу, оступился и нырнул с головой в рыхлый снег. Фишбейн улыбнулся: не один ли Кирюшка живет без заботы?

— Прошу-прошу! — пригласил он членов домкома, указывая на стулья. — Господа, у нас на носу неприятность!

Члены домкома перекидывали шубы через спинки стульев и садились, разводя руками. Лавров заправил бороду за жилет и промычал. Хухрин привстал, щелкнул невидимыми шпорами и заявил:

— Назовите врага, Арон Соломоныч, и мы откроем огонь!

— Простите за откровенность, — произнес Фишбейн, кладя руки на стол, — я вижу, что у вас в голове концерт, а не дом. Вы забыли о доме. В доме воруют кирпичи. Что же мне самому стеречь дом? Вы скажете: а дворник? Но теперь он называется товарищ Василий. То он лежит с испанкой, то бегает с глистой. Кто у кого служит, — Василий у домкома, или домком у Василия, — большой вопрос! Но для жилотдела нет вопросов! Он не забыл ни про нас, ни про кирпичи, и я могу вас поздравить: к нам назначен комендант.

Члены домкома переглянулись: кто крякнул, кто ахнул, кто спросил: как так?

Фишбейн придвинул к Доде чернильницу и сказал:

— Пиши протокол! Слушали: во-первых, о назначении коменданта. Постановили: приветствовать назначение коменданта и созвать общее собрание для доклада о финансовом положении дома. Так. Может быть, кто-нибудь выскажется? Хорошо! Пиши — во-вторых, об уборке двора, лестниц и помойки. Постановили: обратить внимание т. Хухрина на несвоевременный вывоз помоев и снега и рассчитать дворника в случае его дальнейшего боления. Есть другое предложение? Хорошо! Пиши — в третьих…

3

Кто не помнит, как трогательно прощалась Москва с первым старостой республики? Фишбейн тоже побывал в Доме Союзов, посмотрел на чернобородого Свердлова и потом пожимал плечами:

— Не понимаю, из-за чего такое волнение? Такой парад? Лежит себе еврей, как все евреи!

Фишбейн был в плохом настроении: он обменял советские деньги на доллары и не знал, куда их положить. Он боялся держать такую уйму денег дома. Не носить же доллары с собой в чемодане?

И Фишбейн решил купить на доллары крупный бриллиант. Его можно было спрятать куда угодно, например: запечь в халу, положить в песок-сахар, засунуть под паркет, и, вообще, для бриллианта находилась тысяча мест. Фишбейн обошел знакомых, послал на разведку рэб Залмана, и все без толку. Фишбейн спал и во сне видел крупный бриллиант, а потом и спать перестал: вставал ночью, открывал чемодан, перебирал доллары, и они, как зеленые змеи, кишели под руками. Цецилия умоляла его:

— Ты совсем, как лунатик. Ходишь, ходишь, что ты ходишь? Товар тебя беспокоит, советские бумажки беспокоят, доллары беспокоят, — когда ты успокоишься?