Минус шесть

Фишбейн был, как на пожаре: червонец перепрыгнул через все преграды, бешено мчался в гору, товар окреп в цене, и можно было покупать в твердую. Фишбейн справился с уравнительным сбором, подал жалобу на обложение и надеялся на снижение. Совсем неожиданно, как игрушечный чортик из коробки, выпрыгнул новый фининспектор, ни капельки не похожий ни на Громова, ни на его заместителя, и растолковал Арону Соломоновичу, что такое подоходно-поимущественный налог. Фишбейн пощупал инспектора со всех сторон, намекнул на то и се, — инспектор ухмыльнулся:

— Раз вы такой щедрый, не жалей те в пользу государства. Обложим, как полагается!

Через два месяца Фишбейн получил повестку и удивился ей: сумма была, как раз такая, которую он мог легко заплатить. Он сразу подумал, — не освободиться ли ему от услуг Сузи? С ней дело зашло очень далеко. Правда, он утешал себя тем, что не дал ей вытянуть жилы из Доди и спас его от женитьбы «а ней. Но теперь Сузи влетала ему в копеечку. Если он, пожилой человек, получал от нее приятные судороги, то за это она хотела сесть ему на шею и ехать на нем, как на осле. Он давно бы плюнул на нее, — в Москве было много роскошных женщин, — но Сузи имела связи в советских учреждениях, и это удерживало его от разрыва. Фишбейн незаметно завертелся с ней по ресторанам, скачкам и казино. Он не придавал этому значения, не переступал границ и, наметив определенную сумму, больше не расходовал. Фишбейну было сорок шесть лет, и они давали о себе знать:

— Ресторанный обед это — проститутка, — доказывал он себе, выпивая венское питье: — С виду он румян и приятен, а после него обязательно схватишь какую-нибудь болезнь!

От имен лошадей, от фамилий наездников и от выкриков крупье он страдал головными болями. Больше всего он утомлялся, провожая Сузи домой: она приглашала его к себе, укладывала на диван и оказывала ему высшие знаки гостеприимства, ложась рядом с ним. Он плохо высыпался, нервничал и, стремясь наверстать упущенные дела, совершал ошибки.

Сузи настаивала на том, чтобы он купил ей квартиру; бывая с ним где-нибудь, афишировала их отношения, и ее многочисленные поставщики приходили со счетами к Фишбейну в магазин. Доведенный до белого каления, он объявил итальянскую забастовку: продолжал выдавать за Додю сто рублей золотом и перестал бывать у Сузи.

Ночуя летом в квартире, Фишбейн нередко сталкивался с Рабиновичем в кухне. Они обменивались пустяковыми фразами, Фишбейн пользовался примусом Рабиновича, а Рабинович иногда просил кофейник. Эта взаимная помощь в хозяйничаньи заставила Фишбейна переменить мнение о Рабиновиче: он признался себе, что Рабинович — простой малый и никакой чекой от него не пахнет. Когда Василий и его семья уехали в деревню, квартира осталась на попечении Рабиновича. Фишбейн невольно почувствовал себя в долгу перед ним и несколько раз начинал благодарить его. Смеясь, Рабинович наотрез отказался от роли почетного сторожа и растолковал:

— Это вам кажется, что я охраняю ваши вещи. Собственность вас заела. Никто ваших вещей не тронет. Разве районный фининспектор!

— А вы что-нибудь знаете? — встрепенулся Фишбейн. — Нет, скажите лучше правду!

— А вы не трусьте! Торгуете и торгуйте на здоровье!

Торговать и уметь торговать — это большой фокус-покус! — съоткровенничал Фишбейн и, неожиданно взяв Рабиновича под руку, потащил его в свою комнату. — Уговорить покупателя это большая наука! Возьмите государственный магазин! Налога не платит, соц-страх не платит, аренда — пятьдесят процентов скидки, товар своих фабрик, а везде убыток. Почему? — Он усадил Рабиновича в кресло и продолжал: — Потому что заведующий получает гроши и продает хороший товар с надбавкой в свою пользу нам!

— Это единичные случаи! — перебил его Рабинович.

— А если он не продает, — приказчики воруют, крысы едят. Не смейтесь! — воскликнул Фишбейн, заложив руку за борт пиджака. — Какая это торговля: шесть человек приказывают, шестьдесят прорабатывают и шестьсот исполняют! Я один приказываю, покупаю и продаю. Дай те мне такой штат, как в госоргане, я на другой день обанкрочусь!

— Мы знаем про это и переходим к единоличному управлению. Штаты мы здорово урежем!

— Вы думаете, только в этом дело? Нет, нет и нет! Возьмите мою баядерку. Я составляю рисунок, я выбираю пряжу и я калькулирую сорта. В кооперативах тоже есть баядерка: паршивая пряжа, не рисунки, а, извините за выражение, серунки! Цена, верно, дешевле моей, но провинция берет у меня, а в кооперативах товар валяется на полках. Надо учиться у Фишбейна торговать, вот что я вам говорю!

— Мы учимся у вас, — ответил Рабинович, скосив глаза в сторону. — Петр Великий тоже учился у шведов!

— Ну, я истории не знаю! — признался Фишбейн и сел напротив Рабиновича. — Если учитесь, нечего издеваться! Каждый писулькин в разных крокодильчиках норовит высмеять. Не нужна частная торговля, так уничтожьте нэп!

— Разве вы нас не называете голоштанниками, бандитами, как душе угодно? — спросил Рабинович. — В корне неверно, что вы нам не нужны. Вы слыхали, что такое ножницы?

— Не только слыхал, но и в руках держал!