Минус шесть

На суп все набросились сразу, толкали в бока соседей, черпали ложками, разливали, обжигались и давились. Фишбейн протиснулся к своей группе, хлебал, закусывая черным хлебом, и усердно приглашал Шпильмана к общей миске. Шпильман вынул из порт-пледа солонину и калач, жевал и захлебывал водой. Когда принесли кашу, он вытащил оловянный судок, в котором лежала жареная курица, положил курицу на портплед и подставил судок старшему. Старший положил ему в судок две ложки каши, довольный Шпильман вернулся к своим нарам и заметил, что его жареная курица улетела. Шпильман завопил на всю камеру, но Фишбейн подбежал к нему и уговорил его не подымать шума.

За кашей дьякон поссорился с уголовными. Он, вообще, был забиякой и в тюрьму попал за то, что спьяна избил церковного старосту, приняв его за еврея. Дьякон был дородный, крепко проголодался, и деревянная ложка показалась ему наперстком. Он стянул чумичку, которой разливали суп, и успел два раза зачерпнуть каши. Уголовные вырвали у него чумичку, оттеснили от миски и попотчевали его кулаками в живот. Дьякон расшвырял врагов, как кегли, схватил миску и бегал с ней до тех пор, пока часть каши не съел, а часть не рассыпал по полу.

— Теперь этот верзила хватит горя! — шопотом пояснил Фишбейн Шпильману: — Мир не видал таких разбойников. Удивляюсь, как можно сажать вместе с ними честных людей!

— Каких честных?

— Хотя бы этих почтенных адвокатов!

— Здравствуйте! Почитайте газету: защищали в судах воров, а сами делили с ними добычу!

— Что вы говорите? Но здесь же есть коммерсанты. Это тоже, по-вашему, жулики?

— Жулики, не жулики, а такие, как мы с вами!

— То-есть, как это: та-ки-е? — повысил голос Фишбейн и сам себе сказал: — Ша!

— А гвозди? — напомнил ему Шпильман. — Я продал их в «Центросталь». Начальника сместили, завхозу дали пять лет, а моего посредника…

— А ваши винты? — остановил его Фишбейн. — Их надо бы вам в гроб завинтить!

— Мои винты стоят ваших гвоздей, — согласился Шпильман и приблизил губы к уху Фишбейна: — Разве за нами одни винтики и гвоздики? Если покопаются в наших делах, нас пригласят к стеночке!

Фишбейн отвернулся от соседа, поковырял в ухе, словно там застряли последние слова, и уверенность в том, что его скоро освободят, исчезла.

В камеру стали приносить первые посылки с воли; среди посылок была одна корзина Фишбейну, и в ней он нашел полушубок и валенки. Он понял, что эти вещи положены не спроста, что они предвещают ему далекий путь на север, и запихнул их обратно. Он лег на нары и с ужасом ощутил, что дыхание причиняет ему острую боль в ребрах. Он стал реже дышать, голова его наполнилась тяжелым звоном, и пальцы рук и ног похолодели.

Жизнь в камере становилась веселей: многие наняли уголовных дежурить за себя, расплачивались продуктами из посылок и тюремными пайками. Юристы организовали «посредническое бюро», «работодатели» выбрали своим представителем Фишбейна, а «трудящиеся» профессионального вора — Ваську-Пудру. Оба представителя встречались по утрам и до седьмого пота спорили о количестве рабочих часов, устанавливали минимум зарплаты и присутствовали при расчетах.

Один из крупье скупил у уголовных колоды самодельных карт, открыл на своих нарах игру в шмэн-де-фэр и начал потихоньку зарабатывать. Его сосед — трактирщик, понимающий толк в самогоне, немедленно устроил рядом с казино холодный буфет, принимал в заклад носильные вещи и бойко торговал табаком. Валютчики собирались в углу, читали в «Известиях» бюллетень специальной котировальной комиссии, шопотом взвинчивали цену на доллары, «топили» банкноты и сами смеялись над своей скороспелой «американкой». Шпильман на всякий случай всерьез купил партию кровельного железа, но одумался и тут же перепродал ее по своей цене. Вечером неудачный сводник — конферансье «Ампира» — устраивал из любителей кабарэ: для эстрады сдвигали нары; стол, на котором стояли баки и чайники, освобождали под кресла партера; один из уголовных следил в «волчок» за дежурным, и программа исполнялась быстрым темпом. Дьякон вполголоса пел похабные частушки, Шпильман декламировал стихи, адвокаты читали монологи Хлестакова и Бальзаминова, крупье показывал карточные фокусы, и раввин рассказывал веселые библейские истории. Больше всех пользовался успехом Васька-Пудра: надвинув по уши кепку, вывернув наизнанку рваную куртку, он закидывал свою птичью голову, расставляя ноги рогаткой и лихо распевал песню:

Хулиганы все носят фуражку,
А фуражка у них с ремешком.
Они носят пальты на распашку,
И за поясом с финским ножом.

Шпана ему подпевала, прищелкивала языком, осторожно подсвистывала в два пальца и по окончании номера до изнеможения качала его на руках.

Фишбейна ободрило общее настроение. Он старался каждому сделать или сказать самое приятное, пил в долг чай у трактирщика, сидел на первом месте во время кабарэ и требовал, чтобы шпана говорила ему «ты». Он отдохнул от торговой сутолоки, отоспался после кутежей и написал письмо домой: