Минус тридцать

– Не бери в голову. Не застрянем. Мы здесь так, для галочки, для демонстрации смычки города и деревни. Студенты имеют смысл, их как-никак две сотни, большая сила, если правильно организовать, им еще могут кого-нибудь из старших курсов на смену послать, если припрет. А нас вывезут. Приказ по факультету о нашем командировании в данном случае выше решения ЦК. Речь не о том. Если зарядит, то на второй день поймешь, что лучше дергать морковку в поле, чем киснуть в бараке. Взвоешь!

– Наверно, вы правы. Я ведь только студенткой ездила, там в любую погоду весело.

– Что-то Манецкий куда-то опять исчез, – раздался голос Аллы.

– Не он один. Сергей тоже пропал. Или он тебя не интересует? – спросила Вика с невинным видом.

– Да они здесь в деревне чего-то строят, председатель попросил, – Анисочкин, не задумываясь, погасил начинающий было разгораться костерок. – Завтра закончат, наверно.

– То-то я подумала, что они вчера такие веселые пришли? – протянула Вика.

– Там хозяйка – славная бабка, – разболтался Анисочкин, – у нее на шее четверо мужчин, ну, в смысле, сын и трое внуков, невестка-то в больнице лежит, а тут еще наших двое. Так каждый вечер она им стол организует, там салатик, картошка отварная, мясо, ну и самогонка, понятное дело, не без того, но это только для наших.

– Действительно, славная женщина, – подобрела Алла.

* * *

– Хорошие у вас, Настасья Егоровна, огурчики, – сказал Сергей, – на стопочку прямо как родные ложатся.

– А я туда вишневый лист кладу. От него легкая горчинка идет.

– Великий кулинар! И котлеты роскошные!

– Так ведь это вы в Москве все мороженое едите, а у нас – парное, совсем другой вкус.

– Ну, дай Бог, и мы дойдем до парного. Давайте выпьем, чтобы всем было хорошо.

– С удовольствием, соколики мои.

Приоткрылась дверь, ведущая в комнаты, из нее показалась давно не чесанная курчавая голова. Лицо припухшее, как от аллергии, с красноватыми пятнами, полосами расходящимися от крыльев носа, на общем желтом фоне. Но чернота под лихорадочно блестящими глазами выдавала другую болезнь.

– Давно сидите? – и не дожидаясь ответа: – Я тоже с вами посижу. Давно людей не видел.

– Садись, ты – хозяин, – ответил Сергей.

Хозяин тяжело опустился на лавку, налил себе полстакана самогона, задумался о чем-то, не донеся стакан до рта, но потом все же выпил.

– Какая дрянь!

– Не нравится – не пей. Вон, огурчик съешь, мамаша твоя большая специалистка.

– Эт-то точно, – хозяин взял корчажку с огурцами и выпил рассол, – давно шабашите?

– Два дня.

– Сколько с родительницы содрали?

– Семьдесят плюс стол.

– Дорого, мама.

– А что мне было делать? – затараторила с какой-то даже радостью хозяйка. – Матерьял пропадает, курям спать негде, струмент разбросанный. Они, вон, молодцы, другие бы на неделю растянули, а эти как заведенные – за два дня, считай, все сделали. А я тебя с весны прошу!

– Ну, извините, мама. Так получилось, позволил себе, с Ксюхой видишь как.

– Тебе лишь бы повод!

– Ладно, Настасья Егоровна, оставьте вы его – ему и так хреново. Вышел же, все нормально, – сказал Манецкий. – Хозяин, нам петли нужны и ручки. Мать говорит, ты покупал, найти не можем.

– Было дело. Поищу. В крайнем случае, завтра все равно в райцентр ехать, супружницу проведать надо, извелась, поди. Куплю там.

– Съезди-съезди, это правильно, – проговорила тетка Настя.

– Четыре левых, две правых, если запомнишь, конечно, – уточнил Манецкий.

– Постараюсь. Но раньше трех завтра не вернусь.

– Так мы после обеда и подойдем. Там еще пара мелких дел осталась.

– А самогоночку мы с собой заберем, – вставил свое слово Сергей, – она ему сейчас ни к чему, только дразнить будет.

– Да забирайте, глаза бы мои ее не видели, – отмахнулся хозяин.

* * *

На следующее утро председатель совхоза лично пришел к бараку и повел всю группу по разбитой грунтовке куда-то вдаль, километра за два. За ними, едва поспевая, переваливался, дребезжа и постреливая, трактор «Беларусь» с тележкой, в которую были навалены грязные доски, лопаты и вилы.

– Ребята, – обратился ко всем председатель, когда пришли на поле, коричневеющее свежевывороченной землей, – вон видите картошку, ее ваши молодые собрали. Забуртовать надо. Берем лопаты…

– Да знаем, не первый раз замужем, – остановил его Штырь, – канавки прорыли, прикрыли, картошку аккуратной кучей насыпали, сверху соломкой накрыли, потом земелькой и – гуляй Вася!

– Вот-вот, – подал голос Почивалин, угрюмый после вчерашнего, излишнего, – так и сделаем, а потом через три недели, как раз в конце нашего срока, опять придем сюда же и вилами все эти бурты раскидаем. Знаем, проходили.

– Это еще почему? – удивился председатель.

– Да погниет у тебя все. Картошка мокрая, голова два уха.

– А раскидывать зачем?

– Прикрыть твое преступное головотяпство. Раньше бы точнее ярлычок приклеили – вредительство. В общем, так – я эту работу делать не буду. Обидно!

– За державу, что ли?! – налетел на него Штырь.

– У меня обижалка маленькая, на державу не хватает, мне за свой труд обидно и за труд студентов наших, хотя им, по молодости, скорее всего на это наплевать.