Я дома у друзей. Дочка смотрит телевизор, кто-то хочет поменять канал, но она кричит: «Нет, подожди!» Она смотрит длиннющую историю про засаду леопарда, выжидающего момент, чтобы напасть на стадо газелей. Рассказчик комментирует, что происходит, и передает напряженность момента, однако непонятно почему держит сторону леопарда, который внезапно срывается с места, все газели бегут, одна из них отстает, леопард впивается ей в горло, газель борется с ним, тщетно сопротивляясь до тех пор, пока не наступит медленная смерть и леопард не начнет пожирать свою жертву. Потом следуют кадры, показывающие, как леопард ест ее понемногу каждый день, а потом налетевшие ястребы-стервятники съедают остатки.
Дети безутешно плакали, когда умирала мама Бэмби, а теперь они сидят на диване и видят Бэмби, которого медленно пожирает представитель семейства кошачьих. И если они плачут, то плачут, когда леопарду после долгой засады не удается растерзать олененка или газель. Плачут потому, что леопард останется голодным.
Клавиатура и мышка тоже развивались и теперь обходятся без проводов. Теперь это
«Почему ты ее ищешь? – говорю я. – Смотри, она здесь, под тобой». И иногда он ее не находит. А когда находит, ты доволен и думаешь: «Смотри, какой он башковитый». Но после того, как ты шесть раз нажал на клавиши, она больше не работает. Сели батарейки, и нужно покупать новые, но до ближайшего продавца два километра. И вот тогда ты понимаешь, зачем нужны были провода: чтобы не мчаться за батарейками за два километра, когда ты пишешь самое важное в твоей жизни письмо.
Раньше, если у тебя болело колено, врач осматривал тебя и говорил: «Есть проблема с коленом». Банальность, казалось бы, но это не так. Потому что теперь врач внимательно тебя осматривает и говорит: «Это мастификация». А ты говоришь: «Простите, я не совсем понял. Когда я встаю, у меня острая боль вот здесь». «Это мастификация», – уверенно повторяет врач непонятное слово. «У меня болит голова, – жалуешься ты. – Я стал плохо видеть». «Это психосоматика». Подозреваю, что все можно объяснить психосоматикой.
Почему почтальон всегда звонит именно в мой домофон?
Вареную зелень я ем, но не различаю. Я не знаю, капуста ли это, шпинат или брокколи. Но я знаю, что мне нравится капуста, немножко нравится брокколи, меньше – шпинат.
Когда мне предлагают блюдо с овощами, я всегда спрашиваю, что это. И вижу, что остальные смотрят в тарелку и уверенно говорят: капуста, или брокколи, или шпинат. Никогда не пойму, как это им удается.
Когда я один и на тарелке овощи, я, дабы понять, что это, пробую: если мне очень нравится, это капуста, если нравится, но не очень, то брокколи, а если так себе, то шпинат. Способ весьма сомнительный, ибо шпинат может быть очень вкусным, в отличие от капусты. Единственно правильный способ – обобщение: какая мне разница, в конце концов, что это такое? Это овощ.
И у меня возникает вопрос: «А как другие, посмотрев на тарелку, угадывают и говорят: капуста, брокколи, шпинат?» По-моему, они притворяются. Знают, что это никому не понятно, и говорят наобум.
Когда я намыливаюсь под душем, я не выключаю воду. Ни в коем случае. На худой конец я могу намылиться побыстрее. Но выключать воду и не подумаю.
Моя быстрая реакция проявляется, когда я на мопеде подъезжаю к пешеходному переходу и вижу идущих по нему пешеходов. Моя способность точного расчета времени их перехода всегда дает мне возможность поступить так, как я хочу, то есть не сбавлять скорость или, во всяком случае, не останавливаться, в крайнем случае сбавить скорость только для того, чтобы проехать перед ними или после, когда они пройдут. Мне это удается, даже если пешеходы переходят в обоих направлениях: я умею проезжать между ними, правильно рассчитывая время.
Проблема, однако, в том, что пешеходов это не устраивает, они видят, как я подъезжаю, видят также мой смышленый взгляд, но все равно останавливаются, замедляют шаг, пугаются, колеблются, и это вынуждает меня останавливаться, и я нервничаю не только потому, что не хотел останавливаться, но и потому, что разочаровываюсь в своей быстрой реакции.