Минуты между нами

– А… ну… ты… – разводит руками Егор, а сам отходит от местной чувырлы в сторону. Спор спором, но запятнать свою репутацию общением с Ильиной можно на раз. Хрен потом отмоешься! И Егорка это понимает, как никто другой, тем более, если помышляет занять моё место.

– Да ладно тебе, Лихачёв! – притворно ржу, не без удовольствия отмечая, сколько пар глаз сейчас следят за нами. – Только слепой ещё не заметил, как ты смотришь на нашу «мышку». Странный выбор, конечно. – Сморщив нос, окидываю взглядом Ильину под нервное хихиканье Ульяны. – Но, походу, первая любовь не ржавеет, верно, Горыч?

Идиотский смех Громовой мгновенно смолкает. Егор заметно напрягается, а бледные щёки Ильиной расцветают алым. Постыдная тайна вот-вот станет достоянием класса и, уверен, больно ужалит расчётливое сердце Ули. Она же привыкла любить победителей, так пусть попытается разглядеть такового в лице Егора, когда я озвучу правду.

– Крот, ты чего? – предостерегающе пыхтит Егор, играя желваками.

Ну вот, теперь вижу: придурку не на шутку страшно. Выглядеть в глазах одноклассников жалким Ромео, которому однажды от ворот поворот дала не просто девчонка, а наша клуша Ильина – позор в кубе. Егор понимает, озвучь я грёбаную правду, и ему никогда больше не взлететь. Наша Лера – это мёртвый якорь, который кого хочешь потянет за собою на дно.

– А что, есть что скрывать, Горыч? – снова ржу, пока подонок хватает ртом воздух.

– Я понятия не имею, чего Ильина трётся со мной рядом, – бухтит Егор, раз за разом смахивая непослушную чёлку. Оглядывается по сторонам, ища поддержку в глазах пацанов, но, видимо, так и не понял: танцевать на костях аутсайдеров – предел их мечтаний!

– Вали отсюда, Лера! – кипятится Лихачёв, не желая больше иметь ничего общего с Ильиной.

Это раньше она была нормальной, класса так до девятого. Я успел застать время, когда Лера носила юбки и даже пыталась флиртовать с парнями, умела смеяться и не боялась постоять за себя. У неё даже подруги были. Если мне не изменяет память, она общалась с Голубевой и вполне могла занять место Громовой. В отличие от последней Ильина всегда неплохо соображала и, кажется, подавала надежды в спорте. А ещё ей верили все на слово, а она этим пользовалась и часто распускала сплетни, за что и поплатилась!

Впрочем, Егор совершенно точно не собирается ворошить прошлое. Знаю, как он стыдится своих детских чувств к нашей крысе, а потому не сильно удивляюсь, когда придурок изворотливо врёт:

– Я просто проспорил Даниле, что уговорю Ильину поехать с нами, – оправдывается перед зеваками Лихачёв. – А она уши свои развесила, дура!

– Мне проспорил? – вглядываюсь в лживые глаза Лихачёва. Господи, как искусно он врёт! Сколько раз Егор точно так же смотрел мне в глаза, прикидывался другом, а сам втыкал нож мне в спину.

– Ненавижу! – жалобно пищит Ильина, шарахаясь от нашей компании, как от заразных больных.

– Ладно, признаю – проиграл! – смеётся Лихачёв, наблюдая за беглянкой. – Доволен, Крот? Провёл меня, и опять в шоколаде!

Да только я не успеваю прояснить ситуацию, а Ильина – смыться подальше: нас всех тормозит звонкий голос классной.

– В автобус! В автобус! Живее, ребята! – Она, как курица-наседка, сгребает нас в охапку и подталкивает к бело-синему «пазику».

– Я передумала. Я домой хочу! – скулит на заднем плане Ильина, жалкая, как и всегда! Да и Бог с ней! Сейчас меня волнует Лихачёв!

И пока Ирина Григорьевна разбирается с Лерой, я хватаю ублюдка за шкирку и требую объяснений.

– И давно ты научился лгать, Егорка? – Голос мой тихий, но Лихачёв знает, что я не шучу. Ещё одно неверное слово, и вместо квеста придурок поедет в больничку.

– Ты обещал, что никому не выдашь меня! – шипит сквозь зубы Егор.

– А ты клялся мне в дружбе, Горыч, забыл? – Боль острым лезвием полосует по сердцу. – Разве друзья лгут?

– Так я и соврал тебе, Крот, во благо! – Лихачёв всё ещё надеется выйти сухим из воды. Идиот!

– Ты солгал! – Крепче сжимаю ворот его кофты. Ещё немного, и на шее ублюдка останутся следы. – И не только сейчас…

Разочаровываться в людях всегда непросто, но я оставляю Горычу шанс повиниться и тем самым не разрушать до конца наш хрупкий мир, но Егор его упускает.

– Да я просто испугался! Ты сам виноват! – Он пытается освободиться, но куда там: его страх против моей боли – ничто!

– Даже так? И в чём моя вина?

– А какого чёрта ты пристал ко мне с Ильиной?! Я же сказал тебе, что не по доброй воле обхаживал эту мымру.

– А по чьей?

– Не важно! Это вообще не моё дело… Но я тебе клянусь, Данила: это единственный раз, когда я солгал!

– Значит, больше никогда?

– Никогда!

– Да ты прямо сейчас мне в лицо врёшь! – Я всё-таки сдавливаю горло ублюдка до алых полос на коже.

– Ты о чём? – хрипит гад.

– Я всё видел, Горыч! На парковке сегодня утром… Тебя и Громову.

– Ты всё не так понял!

– Да что там понимать?

– Я объясню!

– Зачем? Хочешь Громову, так забирай! Я не жадный. Только скажи, тебе самому не тошно целовать их всех после меня?

Лихачёв перестаёт вырываться и смотрит на меня с презрением. Ответ очевиден: тошно.