Минуты между нами

Оттолкнувшись от стены, Даня походкой голодного хищника начинает безжалостно приближаться. Глубокий вдох… Взгляд на часы… До звонка четыре минуты, и, чувствую, они станут последними для меня. Инстинктивно пячусь от Кротова. Вздрагиваю, когда спины касается прохладный металл тяжёлой двери, и прикрываю глаза.

– Подглядывать, подслушивать – это удел неудачников, – цедит Кротов, продолжая неуклонно приближаться ко мне. – Твой удел, Ильина, верно?

Сглатываю. Когда-нибудь я наберусь смелости ответить. Когда-нибудь, но, видимо, не сегодня…

Во рту пересыхает, руки трясутся, а сердце в груди клокочет с такой силой, что вот-вот разломает рёбра.

Запах чужой мятной жвачки щекочет нос, а мерзкий смешок опаляет жаром ухо. Кротов так близко, что забываю дышать.

– Поверь, Ильина, я тебя уничтожу, если посмеешь открыть свой поганый рот…

Через силу улыбаюсь и распахиваю глаза. Куда больше? Даня и так сравнял с асфальтом всю мою жизнь! Ещё тогда, в девятом классе, он испоганил мою репутацию, лишил подруг, навсегда отвратил от меня Егора… Неужели ему мало?

– Хотя о чём это я? – Данила внезапно заходится в язвительном смехе, а я перестаю улыбаться. – С тобой же никто не разговаривает, никто тебя не слушает, никому ты не нужна. Хоть бейся головой об стену, твои слова – пустой звук. Ты такая жалкая, Лера, даже противно!

Теряюсь под недобрым взглядом болотно-зелёных глаз Кротова и непроизвольно начинаю дрожать. Здесь всё: и собственное бессилие, и страх, и осколки прошлого. Легко быть сильным, когда внутри тебя крепкий стержень. Мой сломан руками Кротова…

Горло дерут непрошеные слёзы. Вместо слов в свою защиту беззвучно открываю рот. Я столько раз тренировалась, чтобы достойно ответить Даниле, и вот он, шанс, но я его упускаю.

– Дань, опять ты нашу «мышку» травишь! – разряжает напряжение между мной и Кротовым бодрый голос Егора. Улыбаясь, как ангел, Лихачёв смахивает с глаз чёлку и бодрой походкой спешит к нам. Вернее, к своему другу.

– Что сказал Палыч? – Закинув руку на плечо Даниле, Лихачёв с нетерпением ждёт ответа.

– Упёртый баран этот Палыч! – цедит сквозь стиснутые зубы Кротов и, наградив меня на прощание предостерегающим взглядом, моментально меняется в лице. Для Егора из загашника достаёт улыбку, голос свой мерзкий переключает на дружеский тон и даже, кажется, расправляет плечи. – Никаких ворот.

– И что будешь делать?

– Играть, Горыч! Что мне остаётся?

– Но…

– Я справлюсь. Не впервой!

Запыхавшаяся, с раскрасневшимися от бега щеками, я возвращаюсь в раздевалку. Прямо так, на спортивный топ, натягиваю толстовку и, наспех сменив бриджи на любимые джинсы, хватаю рюкзак, чтобы поскорее сбежать подальше от школьных стен. Но в дверях сталкиваюсь нос к носу с Машей Голубевой. Когда-то, класса до девятого, мы были не разлей вода: настоящие подруги, почти сестры… Тогда ещё я верила в дружбу… Тогда мне казалось обыденным – без остатка растворяться в другом человеке и верить ему, как себе. Мы вместе играли в куклы, вместе постигали азы макияжа и делали неловкие шаги в поисках своего неповторимого стиля. Ходили в походы, магазины, кафе. Устраивали ночёвки. Под одеялом, крепко обнявшись и дрожа от страха, смотрели ужастики. Держали друг друга за руку, пока родители отчитывали нас за разбитые коленки и взятый без спроса велик отца. Позабыв об уроках, болтали о мальчишках и мечтали о любви, писали записки под носом математички и заливисто смеялись над глупостью Громовой. Теперь же Маша на пару с Улей смеётся надо мной. Время безжалостно разрушает любые замки из песка. Наша дружба с Голубевой оказалась одним из них.

Отвожу взгляд и прижимаюсь к стене. Молча жду, когда Маша прошмыгнёт в раздевалку и займёт своё место рядом с Улей. Мы больше не общаемся. Даже пара слов – за гранью фантастики. Но сегодня Голубева делает для меня исключение:

– Привет! – Она тоже отскакивает от меня, пропуская вперёд.

– Привет, – растерянно бормочу, продолжая елозить взглядом по грязному полу.

– Уроки закончились, – тянет немного задумчиво и неловко. – Может, вместе домой пойдём? Как раньше, помнишь?

– Помню. – Я моментально прощаю Голубевой свои бесконечные слёзы и бессонные ночи, обидные слова и насмешливые тычки в спину. Людям свойственно ошибаться. Главное – осознать, верно?

– Ну так что? Составишь компанию?

– Да! – Впервые за день я улыбаюсь и перевожу на Машку взволнованный взгляд. Правда, тут же сталкиваюсь с её, потерянным и затуманенным слезами.

– Всё хорошо, Маш. – Сбрасываю с плеча школьный рюкзак и без раздумий тянусь к бывшей подруге. – Я давно тебя простила. – Касаюсь нежной ладони, как когда-то в прошлом. Мизинец к мизинцу.

Будь я хоть чуточку внимательнее, то заметила бы в ушах девчонки беспроводные наушники и мобильный, зажатый в другой руке, но я слишком поздно понимаю, что говорила Маша не со мной.

Душная раздевалка мгновенно наполняется смехом – резким, безудержным, громогласным. А на изящном личике Голубевой сквозь слёзы проступает отвращение. Она стряхивает моё касание, как нечто ужасное, тухлое, заразное.