Минувшее

Многие шли на этот крестный ход, готовые к мученичеству, иные специально для этого говели и причащались. Когда я представляю себе этот крестный ход, у меня перед глазами — взволнованно-одухотворенное лицо С. Д. Самарина, несшего большой крест перед крестным ходом из церкви Бориса и Глеба на Поварской. Ветер трепал его отросшую рыжую бороду, и он нес крест как-то особенно проникновенно и значительно...^[1]

[1]Переписываю здесь часть письма кн. Евгения Николаеви­ча Трубецкого, которого не было в руках моего мужа, когда он писал эти воспоминания. Это письмо замечательно иллюстри­рует те настроения, о которых пишет мой муж. (Письмо было адресовано кн. Н. Г. Яшвиль в связи с расстрелом ее детей.) — М.Т.

«..Не даром льется теперь кровь мучеников, не даром мы теперь пьем чашу до дна. Верьте, великое теперь совершается над нами. Близко наблюдая ваше церковное движение, я не только верю — я знаю, что воскреснет Церковь, которую Хри­стос стяжал кровью своею и кровью мучеников: такого светло­го подъема я не видал за всю мою жизнь... Все, что Вы чувст­вуете, все, что чувствует вся Россия, олицетворяется для меня одним могучим впечатлением этих дней. Мы шли крестным хо­дом из Успенского Собора на Красную Площадь. Толпа, где бы­ли сотни и тысячи только что приобщившихся, ожидала рас­стрела и шла с пением «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко...».А пройдя Спасские ворота и увидав площадь, полную десятками тысяч, в порыве неудержимой радости запела: «Хри­стос воскресе...» Вот смысл всероссийской Голгофы! То, что мы видели на Красной Площади,— есть начало воскресенья Рос­сии, а воскресенье не бывает без смерти...»

Вообще, на фоне государственной разрухи несомненно усилилась жизнь Церкви. Многие, в том числе Папа, строили на этом основании немало радужных надежд, главным образом церковных, но отчасти и политических. Последние я никак не мог разделять, а само «церковное возрождение» считал куда менее глубоким, чем это представлялось многим.

Немало праведников просияло на Руси в темные годы нашего лихолетья, но можно ли говорить овозрождениирусской православной Церкви? Большевизм не мог, конечно, побороть Церковь, но сколько он внес в нее саму и в народную душу нового и тонкого яда!

Большевики потребовали от каждого прихода регистрационного заявления с подписью какого-то минимального числа «ответственных лиц» (помнится — 25 человек). И вот скакимтрудом священники находили прихожан, согласных подписать это могущее быть опасным исповедание веры!.. Я видел, как отказывались от подписи самые «богобоязненные столпы приходов», и... вспоминал Апостола Петра Но были, слава Богу, и последователи Апостола Фомы, который — он скептик! — призывал других, более верующих Апостолов и Учеников следовать за Христом в Его опасном пути в Иудею;

«Пойдем и мы, умрем с Ним» (Иоанн, 11, 16)...

После захвата власти в Москве большевиками мы, как и очень многие, решили всей семьей уезжать из нее в местности, где, как мы надеялись, зрели силы для отпора большевизму. Взоры наши особенно привлекал юг и особенно юго-восток России, на которые еще не наложили руки ни большевики, ни Германия. Мой брат ждал возможности попасть в антибольшевицкую армию, мы же с отцом, матерью и сестрой думали двинуться вместе.

Первая задержка была из-за Папа и его церковной деятельности: он пока не считал возможным уехать из Москвы из-за своей работы в Высшем Церковном Управлении. Однако мы заранее подготовили себе возможность проезда в Киев, откуда мы думали двинуться, смотря по обстоятельствам, на Дон, Кубань или Кавказ.

Внезапно, однако, положение Папа переменилось. Дело в том, что незадолго до того был выпущен из тюрьмы на его поруки бывший варшавский генерал-губернатор, а позднее Главнокомандующий Северо-Западным фронтом — генерал Жилинский (женатый на сестре дяди Миши Осоргина). Я. Г. Жилинский, проживавший где-то под Москвой, вдруг приехал к Папа и сказал ему, что он получил предупреждение из очень серьезного источника, что в ближайшее время он должен быть вновь арестован и жизни его грозит большая опасность. Спастись он может только бегством, но он не может на это решиться без разрешения Папа, как поручителя. На самом деле, не раз поручители своею жизнью отвечали за побеги взятых ими на поруки. Папа, понятно, не мог отказать Жилинскому, но это создавало необходимость спешно уехать и ему самому. Уже и без того положение Папа в Москве при большевиках было далеко не безопасное. Теперь угроза, нависающая над ним, еще значительно увеличилась.