Мины ждут своего часа

Но диктор официальным тоном говорил о потоплении английских судов, о налетах немецкой авиации на города Шотландии, передал сообщение агентства Рейтер об уничтожении над Англией за неделю семнадцати немецких бомбардировщиков, сказал о войне в Сирии и умолк.

Выпуск последних известий окончился сообщением о погоде. Девушка рядом уже не приподнималась на цыпочки. Угрюмо, потерянно смотрели на репродуктор и остальные кобринцы.

— Подождем: может быть, будет специальное сообщение или заявление, — неуверенно произнес Колесников.

Но, как обычно, начался урок утренней гимнастики.

Шофер сплюнул и захлопнул дверцу кабины. Девушка растерянно оглянулась и, словно вспомнив что-то, побежала прочь. Торопливо расходились остальные.

Через Кобрин уже громыхали в восточном направлении машины с рыдающими женщинами и детьми, может быть успевшими осиротеть за эти короткие часы.

А диктор веселым голосом словно напутствовал их:

— Раскиньте руки в сторону, присядьте! Энергичнее! Встаньте, присядьте. Встаньте, присядьте. Энергичнее! Вот так… Очень хорошо!..

Самолеты противника опять приближались к городу. В их завывании и испуганных криках потонул наконец голос, призывающий нас подпрыгивать. Подпрыгивать как можно выше!..

Прошло двадцать три года после того рокового июньского дня, но я не могу забыть кобринскую площадь, черную тарелку репродуктора над ней и злополучный урок гимнастики.

Даже пикирующие бомбардировщики немцев не произвели на людей такого потрясающего впечатления, как переданные в 6 часов утра 22 июня последние известия.

— Странно, — скрипнул зубами всегда спокойный и выдержанный Колесников. — Очень странно…

Не думаю, что он сетовал на работников радио.

Между тем из Бреста продолжали прибывать беженцы. От них мы узнали, что немецкие войска внезапно перешли границу и в городе уже идут тяжелые бои.

Поездка навстречу лавине беженцев стала бессмысленной и невозможной. С новой попутной машиной мы направились в штаб армии в Буховичи.

Здесь узнали, что в то время, когда немецкие самолеты приближались к военному городку, из округа была получена телеграмма, предупреждающая о возможном нападении немцев «в течение 22–23 июня». Телеграмма предписывала «не поддаваться ни на какие провокации, могущие вызвать большие осложнения», и в то же время предлагала встретить немецкие войска в полной готовности.

О том, что началась война и что нужно действовать не опасаясь последствий, стало ясно лишь из телеграммы, отправленной штабом округа в 5 часов 25 минут. «Поднять войска и действовать по-боевому», — гласила она.

Посоветовавшись, мы решили возвратиться в Минск. За указаниями.

К 12 часам добрались до Пинска и увидели растерзанный вражеской авиацией наш военный аэродром. Больно было смотреть на горящие разбитые машины.

Между бушующими пожарами кипела работа. Летчики и персонал аэродромного обслуживания, презирая опасность, спасали то, что уцелело от вражеских бомб и огня.

И все же мы упрямо думали, что только здесь врагу удалось застать наши войска врасплох, что на других направлениях советские самолеты бомбят врага. Ведь было так много данных о подготовке нападения!

В Пинске местные власти попросили у нас консультацию по строительству бомбоубежищ. Они были уверены, что до их города, расположенного менее чем в двухстах километрах от границы, враг, конечно, не дойдет, но от ударов с воздуха надо поостеречься. Поговаривали также о борьбе с возможными воздушными десантами противника. Мужчины, подлежащие мобилизации, шли в военкоматы еще до получения повесток…

Из Пинска мы выехали на грузовой машине вместе с семьями военнослужащих, эвакуировавшихся на восток. Смеркалось. По сторонам дороги тянулись колхозные луга. Там, как всегда, работали люди. Нас встречали расспросами. Недобрые вести принимались с непоколебимой внутренней уверенностью, что враг далеко не продвинется.

Ночь застала нас неподалеку от железной дороги Барановичи — Минск. В темном небе то и дело пролетали вражеские самолеты. Издали доносился гром взрывов. Где-то неподалеку горели станционные постройки и мирные белорусские деревни.

На ночлег мы остановились в небольшом селе километрах в тридцати восточнее Барановичей. Несмотря на поздний час, жителям села не сиделось в избах. Они окружили машину. За каждым их вопросом, за каждым словом стояла большая дума о судьбе Родины.

Запомнился председатель местного колхоза. Этот рано поседевший человек стал коммунистом еще до воссоединения Западной Белоруссии с Советским Союзом. Он спокойно поведал, что в селе уже создана дружина для борьбы с вражескими шпионами и диверсантами. На вооружении дружины есть охотничье ружье…

Не забыть мне и сутулого, но крепкого старика, который долго отмалчивался, стоя в сторонке, а потом, кашлянув в кулак, заставил всех приумолкнуть.

— Не собирался я на старости лет побывать в Берлине, да, видно, придется, — сказал дед и с сердцем воткнул в землю вилы.

— Тебя, дядя Петр, в армию не возьмут. Возраст не тот, — возразили ему.

— Сам пойду, — невозмутимо откликнулся старик.