Мио-блюз

И слегка замялся. Мне много надо было сказать, о многом спросить. Вдобавок меня тяготила нечистая совесть. И как раз это противоречило всякой логике. Ведь не я отыскал Бобби, а он меня. Он перевернул мою жизнь, а не наоборот. И все же в глубине души меня не оставляло ощущение, что я очень ему навредил.

В итоге мои сумбурные размышления закончились фразой:

— Мне так жаль, что Бобби погиб. Если я могу что-то сделать, скажите.

Малин склонила голову набок. Взгляд усталый, в последнее время она явно много плакала. Меня захлестнула неожиданная зависть. Сколько раз в моей жизни мне стоило бы заплакать, но я не плакал.

— Бобби возлагал на вас большие надежды, — сказала она.

Более точный удар она нанести не могла. Я не знал, что ответить.

— Он говорил о вас задолго до того, как пришел к вам.

Тут мне пришлось возразить:

— Он ко мне не приходил, Малин. Послал Элиаса.

— Бобби привык, что его не принимают всерьез. Потому так и вышло.

— Знаю. Но почему он выбрал Элиаса? Элиас едва ли относится к числу людей, вызывающих доверие.

— Для самого Бобби как раз наоборот. К тому же Элиас очень сочувствовал Саре, хотите верьте, хотите нет. А Эд, на которого, естественно, сначала пал выбор, отказался.

Я молча кивнул. Эд, неприятный экс-бойфренд Сары, не захотел помочь Бобби вступить со мной в контакт. Но передал это поручение Элиасу. Благородно.

— Насколько я понимаю, Бобби провел кой-какие собственные разыскания по поводу случившегося с Сарой и ее сыном. И выяснил куда больше, чем Элиас мне рассказал.

Малин несколько раз моргнула.

— Когда Сара беременная вернулась из Штатов, она была совершенно не в себе. Мы думали, с рождением ребенка станет лучше, но паранойя у нее только усиливалась. Сердце разрывалось смотреть.

— Значит, вы с Бобби уже тогда были вместе? — Я не сумел скрыть удивление.

Опять предрассудок — что Бобби не умел поддерживать продолжительные отношения.

— Мы сошлись, когда нам было семнадцать, — сказала Малин. — Он и я против всего мира. У него — никого, кроме меня, а у меня — никого, кроме него. Наверняка звучит высокопарно, а?

Ее вопрос застал меня врасплох.

— Да нет. Вовсе нет.

— Вовсе нет? Много ли тинейджеров рассчитывают только друг на друга?

Откуда мне знать. Я знал только, что сам принадлежал к числу таких вот одиноких. Что отца рядом не было, а мама злоупотребляла алкоголем и потому не могла как следует заботиться о нас с сестрой.

— Сара когда-нибудь рассказывала вам и Бобби, чем занималась в Штатах? — спросил я.

Малин посмотрела мне прямо в глаза.

— Не знаю, что вы имеете в виду под “чем она занималась в Штатах”, мы только поняли, что там у нее возникли огромные проблемы с бойфрендом. С отцом ее ребенка.

Я неловко кивнул.

— У нее на шее была татуировка, — сказал я. — Лотос. Сара рассказывала, откуда она взялась?

Малин пожала плечами.

— Она сказала, что сделала ее по пьяному капризу и потом пожалела.

Пьяный каприз. Тоже способ именовать метку, предназначенную сигнализировать определенным лицам, кому ты принадлежишь. “Лотос” — ласкательное прозвище, которое Сара получила от Люцифера. Его выжгли у нее на шее как вечное напоминание, что она никогда не станет свободной.

— Понятно, — сказал я.

— Думаете, она лгала? Татуировка означала что-то другое?

Я развел руками, как плохой врач, который хочет создать видимость, что, несмотря ни на что, пациент прав.

— Да нет, — сказал я.

Малин теребила браслет часов. Я заметил, что стрелки не двигаются и время показывают неправильно.

— Я знаю, что Бобби через Элиаса просил вас оправдать Сару, — сказала она. — Как далеко вы продвинулись?

Весьма далеко. Я добрался до суровой и грязной правды: Сара была не серийной убийцей, а проституткой, которую использовали.

— Не так далеко, как хотелось бы.

— Но после смерти Бобби вы прекратили работу?

Я хлопнул ладонями по столу, наклонился вперед.

— Да. Прекратил.

— Они говорят, Бобби убили. Вы, наверно, испугались.

— Еще как.

— Бобби тоже испугался. Потому и не сказал никому, что едет в Стокгольм.

Вот опять. Сигнал, предупреждающий, что я снова готов упустить что-то существенное.

— Кто-то наверняка знал, — сказал я. — Иначе он бы не погиб.

— Он, конечно, говорил Элиасу. Но не матери. И никому другому из своих приятелей.

— Кроме Эда, я полагаю?

— Нет, даже ему не говорил. Эд связал Бобби с Элиасом. А после уже не участвовал в происходящем. Держится в сторонке, всегда обтяпывает уйму собственных делишек.

Я снова воочию увидел перед собой Элиаса. Как он трясся от нервозности. Воспоминание вызвало такой страх, что подо мной буквально разверзлась пропасть. Я едва не вцепился в стол, чтобы не рухнуть туда.

— Элиас умеет держать язык за зубами? — спросил я.

— Да, безусловно. Он производит несколько грубоватое впечатление, но мы с Бобби ему доверяли.

Хотя он сидел в тюрьме, хотел сказать я. Хотя в юности — причем совсем недавней — обожал избивать людей в городе и за это загремел за решетку. Так что грубоватый — весьма мягкая характеристика.