Мёд жизни

– Ага! – рыдала Таня. – У всех мужья, а я – не пойми кто… Любой чё хочет скажет.

– Чёрти как оно у людей! – негодовала Таисия. – Глядишь: уже развелись! Нашим – никак нельзя. Как заговорённые!..

Да… А время как пролетело?! Давно ли Тоню в люльке качала?! Теперь и она – невеста. Дитём была, артисткой хотела стать, «репетировала» перед зеркалом. Копилку разбила с мелочью, купила игрушку в сельпо – гусли. То-то оно глупое, думало, что сами будут играть… Таисии эти гусли в погребице попались под руку, надо бы Виталику отдать на забаву.

Возле хозяйственного магазина – вёдра, тазы оцинкованные, черенки для лопат, тут же мыло сложено, порошок стиральный, одеколон. И стул с гнутой спинкой – Таисия прям как вкопанная стала, так он ей глянулся!

Подошла к продавцу:

– Стулья есть?

– Шесть штук осталось, откладывал бабе на два часа. Но чё-то не пришла.

– Беру!

– Мам, как мы их потянем? – стала дергать её за рукав Тоня.

– Ничего, они лёгкие, я вам веревочкой свяжу по три штуки, донесёте.

Поволокли покупку на автостанцию! Тоня в страшном смятении: вдруг кто из знакомых встретится?! Особенно – из ребят. Ей кажется, что это страшный позор – тащить с базара стулья. Ещё подумают, что у них стульев нет. (А и правда, у них только скамейки самодельные и табуретки.) Тоня прямо испереживалась вся, пока до дома добрались.

* * *

Из-за стульев началась генеральная уборка в хате. Даже из сундуков все тряпки вынули на дворе проветривать. Чего тут только не было! И платья крепдешиновые в оборках, и форма флотская с синим воротником-матроской, и набожники с райскими цветами («это тётя Даша подарила, она ещё в девках вышивала, а я их жалею вывешивать, пусть лежат пока»), и отрезы тюлевые, и холстина отбелённая, и даже плюшка без рукавов… А на самом дне сундука – плоский пакет, обёрнутый пожелтевшей газетой.

– Мам, что это? Можно гляну?

Не дожидаясь разрешения, Тоня стала разворачивать свёрток. Ух ты, альбом с фотокарточками! Листы плотные, картонные, с двойными отверстиями-уголками. Вот бабушка Прасковья и дедушка Иван; а вот дядя Женя с кудрявым чубом – какой смешной! А тётя Зоя и тётя Даша, модницы, «нафранчёные», в сарафанах. А это кто, с высокой прической, застенчиво глядит в сторону? Девушка в сильно приталенном платье с белым воротничком. Стоит, опершись на высокую подставку-конторку. Неужели это… мама?!

Фотографий – немного. Парни в гимнастёрках – грудь колесом, мужики – в картузах и папахах, их жёны – в платках. А дальше на листах – Тоня не верит своим глазам! – записаны песни! Чётким, каллиграфическим почерком, буковка к буковке. Мама на «пятерки» в школе училась.

Тоня напевает из альбома:

– «Каким ты был, таким ты и остался // Орел степной, казак лихой… //Зачем, зачем ты снова повстречался, //Зачем нарушил мой покой?»

Тоня повторяет припев. А мама бросила тряпку, которой мыла стекло, села на новый стул – «венский» – и заплакала.

– Мам, не надо! – перепугалась Тоня. – Я – не ленивая! Я уберу всё сейчас! Правда!

Таисия только рукой махнула, и «угнувшись», спрятала слёзы.

Тоня поняла: что-то она сделала не так. Она боится спросить, чтобы ещё больше не расстраивать мать.

Уборку заканчивали молча, на скорую руку. А стулья, да, красивые. И отцу понравились. В зале возле стен поставили.

* * *

Таисия никому на улице не рассказывает, где дочь работает: в городе и в городе, а чё, как – не знаю. Не поедут же проверять?! А то расскажешь, что устроенная, так начнут завидовать и сглазят – люди нынче какие?!

Башковитая оказалась Тоня, не сгинула в городе, не пропала при новой власти. Пошла не в торгаши, как сёстры советовали, а по инженерной линии, в строители. А что начальник посылает в командировки – плохо. Замужем, дитё есть, ды сиди ты на месте! Всех денег не заработаешь, пусть мужик обеспечивает. Нет, едет.

Недружно с мужиком живёт, мать не слепая, видит. Но Тоня не жалится – с детства такая, таится. Мол, всё хорошо. Не то что Маня с Таней – те по телефону наплачутся, а приедут – добавят.

Тоня в свои тридцать поездила по миру, повидала города чужие и даже страны. А сердцу лишь дома – тепло и свободно. Почему так?

Заметила она чудо: самая простая еда за маминым столом преображается. Тоня гречку со студенческих лет невзлюбила, а дома на неё – аппетит. И борщ простой, на скорую руку состряпанный, до чего ж вкусный! А картошка горячая с постным маслом и лучком?! А пирожки, а каша из гарбуза?! А мёд? Щедрый стол. И непонятно, откуда «вкусность» берётся, вроде как сама собой получается, из «воздуха». И чай на зверобое, отцом в лесополосе собранный, и варенье к нему из вишни, что под окном растёт…

– А помнишь, мать, на трудодни давали бутылку масла? – любит вспоминать отец. – На всю зиму. Перьями гусиными блин помажешь и то прибыток.

– Ды бедные бабы, как они изощрялись, лишь бы мужиков накормить! Семьи большие, одной картошки чугунок на раз надо… Керогаз этот тухнет, мучение… А мама моя, царство небесное, любила готовить. Борщ варила хороший. Помнишь, Петь, как к Дусе-цыганке приезжал Николай Ткачев покупать козла на мотоцикле? В люльку вы его потом посадили.