Мёд жизни (Сборник)

Чёлка и не думала шалить, понуро стояла, ожидая, пока хозяин освободит её от ярма. Микола повалил плуг набок, оббил с сошника приставшую землю.

– Но! Домой пойдём.

Чёлка легко сдвинула лежащий плуг, мотая головой, пошла к знакомой тропе. Микола поспешал следом, жалея, что не оставил на вечер горбушки с солью: лошадь наградить и себя побаловать. Ничего, дома сыщется…

При выезде на дорогу придержал кобылу. Дорогой шли солдаты. Ходко шли, справно: фузеи начищены, пороховницы наполнены, ремни набелены, усы нафабрены.

– Далече ли собрались, служивые?

– А к Крайнему Рубежу. Там опять нелюдь объявилась: челубеки четверорукие. Двумя руками народ побивают, двумя – пограбливают. Помощь нужна рубежным заставам.

– Ничо, отобьётесь. И прежде вы нелюдь бивали, и ныне погоните.

– А то пошли с нами, старинушка, нелюдь бить! – крикнул молодой солдатик.

– Как-нибудь без меня справляйтесь, – сурово ответил Микола, поворачивая к хате. – У вас своя служба, у меня – своя.

* * *

Боронить да сеять – работа весёлая. Борона, слаженная из пяти сучкастых стволов, землю захватывает широко, но тащить её не в пример легче, чем плуг или даже сошку. Потом Чёлке отдых – попастись на сладком луговом клевере, а сам Микола, отмерив в берестянку зерна, идёт сеять. Шагает неспешно, под каждый шаг – взмах руки. Тут своя наука, чтобы нигде не было густо, нигде – пусто. Следом – вновь пройтись бороною, приборонить посеянное, а то налетит вороньё и пограбит непохороненное зерно не хуже четвероруких челубеков.

Работа весёлая, но тоже не из простых, к концу трудов от бороны одно поименование остаётся, хоть в ельник иди за новыми деревами, хоть в рощу поспешай к кустам жимолости, из чьей вязкой древесины режут вставные зубья для борон и граблей.

Поломанную борону Микола бросил на меже. Будет досуг – починит, не будет – к осенней пахоте новую смастерит.

Ночью за горизонтом посверкивало и не тихой зарницей, а кровавым огнистым заревом. Микола выходил на крыльцо, смотрел, вздыхал. А с утра не до охов, иных забот довлело. Летний день для того и долог, что дела много. С затемна и дотемна в поле, но всех трудов не перестрадаешь. Коси коса, пока роса. Роса долой, а мы не домой, мы за грабли… Вчерашние копёнки разбить, сено разворошить, чтобы сохло, покуда вёдро. Высохшее – на волокуше к одинокому стожару, стог метать.

Большаком рать идёт. Не солдатские баталии – ополчение. С посадов мастеровой люд, с деревень – чёрные мужики. И амуниция поплоше, и ружьё со всячиной.

– Эй, мужичок, собирайся! Не время сейчас за стогом прятаться, твоим вилам иное дело есть. На Крайнем Рубеже война гремит, видимо-невидимо нелюди привалило. Челубеки себе в помощь всякую погань пригнали: змея ползучего да змея летучего. Огнём палят, ядом прыщут. Сегодня срок пришёл землю не боронить, а оборонять.

Микола оставил вилы, смахнул со лба выпотную соль:

– Эвон вас сколько! Поди, и без меня управитесь. А мне и тут трудов не переделать. У вас своя служба, у меня своя.

* * *

Смирная Чёлка, понурив голову, стояла у опушки, хрумкала первым грибом. Вот и колосовики пошли, и кукушки давненько не слыхать. Значит, озими в колос вышли. Опять же, сенокосу конец, до самого леса всё выкошено и по полянам пройдено. А отаву подкашивать ещё не скоро.

Микола стреножил Чёлку, хлопнул по впалому боку. Иди, отъедайся, скоро тебе опять дело сыщется. Лошадь ушла к кустам, где трава посочней и не так донимает кусачий зуд. А Микола с серпом в руке двинул к дальней полосе, где давно уж выколосились озимые. Серп ещё с зимы зазубрен да оттянут, только что сам не жнёт.

Рожь стояла высоченная. Веский колос, словно из золота отлитый, изгибался к земле, готовый пролить созревшие зёрна. В самую пору с сенокосом обрядился, жать пора.

Первую пясть скрутил в жгут, венцом повязал вокруг головы. Вторую – тоже в жгут и на землю бросил. А уж потом пошёл жать безостанно. Набирал полную пясть стеблей, единым движением подрезал их всех высоконько над землёй, чтобы травяная мелочь в сноп не попала, и кидал поперёк жгута. Как набиралось полное бремя, обвязывал жгутом и ставил готовый сноп на попа. Кругом устанавливал ещё десять снопов, а двенадцатый сверху, прикрыть братьев от росы и случайного дождика. Дюжина снопов – скирда, или купа. Сто куп сожнёшь, тут и дню конец. А каково после такого дня спину распрямлять, знает тот, кто сам жанывал.

Косой, конечно, скорей рожь повалить, да потом замаешься сорную траву из хлеба выбирать. И без того васильки да колючие чертополохи под руку лезут. Хороши васильки во ржи, да плохи в снопе.

С дороги плывёт тележный скрип: едет большой обоз. Бабы-маркитантки да шинкарки – солдат кормить-поить, милосердные сёстры – пораненных лечить, прачки – обстирать да обшить служивых, а следом – просто веселухи, которым работа ночью. А куда деться? – без этого дела и воевать скучно.