В дверь опять позвонили. Кто-то настойчиво добивался, чтобы ему открыли.
–
Да нет уж, – мама тоже, и очень резво, вскочила с кровати. – Лучше я с вами!
И они вышли в прихожую втроём. Тихо-тихо, от страха почти не дыша. Не включая свет, – горевший в только что покинутой спальне родителей ночник да светившая в окна квартиры луна темноту разгоняли достаточно, – первым ко входной двери подошёл папа. И тут раздался уже четвёртый по счёту звонок, который прозвучал, как им всем показалось, особенно требовательно.
Неожиданно внимание всех троих привлекли какие-то звуки, доносившиеся снизу. Сразу же посмотрев на пол, а Оксана ещё и посветив туда раздобытым где-то фонариком, все трое увидели прижавшего уши Мячика, который, весь напружинившись и уставившись ощетинившейся мордой на дверь, снова угрожающе шипел. После чего, заворчав, от неё попятился.
При виде реакции Мячика на незваного гостя или гостей предчувствие опасности у всех троих неимоверно усилилось. Оно теперь стало просто невыносимым. Окинув своих девочек очень тревожным взглядом, папа поспешил прильнуть к дверному глазку. Но… Едва в него выглянув, в тот же миг шарахнулся назад. На лице его при этом застыла маска огромного ужаса.
–
Что там? – при виде этого хором почти что закричали Оксана и мама, хоть уже и так догадывались, что он там увидел.
–
Опять… – голос у папы начал срываться. – Опять наша бабушка!
–
Что-о?! – протянула мама, хоть она вовсе и не сомневалась в папиных словах.
Она сама подошла к двери и выглянула в глазок. Выглянула и… С побледневшим лицом от него отпрянула.
–
Это какой-то кошмар, – пробормотала она себе под нос, продолжая пятиться. – Какой-то кошмар…
А в прихожей, между тем, снова раздался звонок. И он был ещё настойчивее. Вернее, это было несколько, один за другим, звонков, почти что слившихся в один.
Оксана в страхе посмотрела на родителей. Мёртвая бабушка снова пришла! И на этот раз с самого начала было понятно, зачем.
–
Я тоже посмотрю, – Оксана нерешительно подошла к двери.
Ни мама, не папа отговаривать её не стали. И она тоже выглянула в глазок.
Сказать, как только что сказала мама, назвав это кошмаром, на взгляд Оксаны, значило тогда не сказать ничего. Ни одно из этих слов – ужас, кошмар, жуть, да вообще любое слово, – не смогло бы описать увиденное тогда Оксаной, равно как и немногим раньше её папой и мамой, именно так, как тогда это увидели и почувствовали они. Бабка снова стояла у них перед дверью, и теперь она, насколько её можно было разглядеть в глазок, была в таком виде, что без дрожи на неё взглянуть было невозможно. Голова была настолько разбита пулями недавних выстрелов и падением с седьмого этажа, что было непонятно, каким чудом она вообще ещё не разваливалась и таковой оставалась. Волос на ней уже почти не было. То же, что когда-то было лицом, стало почти сплошным месивом уже давно бескровной мёртвой плоти, среди которого почти терялись вздувшиеся веки, губы, раздавленный нос, ставшие мутными и какими-то смятыми глаза…
«Ожившая» старуха своей жуткой рукой снова потянулась к кнопке звонка. Одновременно к дверному глазку приблизилась и её ужасное мёртвое лицо. Оксана шарахнулась назад. А в прихожей раздался ещё один звонок.
–
Давайте не впускать её! – почти истерично прокричала Оксана, бросаясь к маме и папе. – Дверь у нас железная, она не сможет её выломать! Не пускать! Не впускать! Не впускать!
Она была уже на грани нервного срыва. Можно было даже сказать, что одной ногой она в него уже ступила.
Мама тут же её обняла и прижала к себе.
–
Нужно вызвать полицию, – гладя дочь по голове рукой, не своим голосом проговорила она. – Вчера нам только она и помогла.
–
Ты вспомни, ма, – голос у Оксаны, перемешанный с её же всхлипываниями, дрожал. – Мы сами вчера спаслись, убежав! А полиция что? Их пули бабушке – всё равно что слону хворостинка!
Сама не заметив, Оксана вставила в свою речь одну из наиболее употребляемых бабушкой при жизни поговорок. Услышав это, мама грустно покачала головой.
–
Оксана права, Ань, – папа встал на сторону дочери. – Мы вызовем полицию, и снова среди них будут жертвы. У меня и так такое чувство, будто смерти погибших вчера полицейских на нашей совести.
–
Но что же нам тогда делать? – голос мамы стал ещё более испуганным.
Тем временем в дверь снаружи уже начали ломиться. Вернее, не «начали», а «начала», потому что мёртвая бабка была за дверью одна. В прихожей стали раздаваться гулкие звуки ударов. Снова выглянув в глазок, Оксана увидела, что старуха стала в бешенстве бросаться на дверь и яростно колотить её кулакам. Лицо её при этом стало ещё более страшным.
В ужасе отпрянув, Оксана снова прижалась к маме.
–
Что же теперь будет, мам? – всхлипывая, спросила она. – Мы умрём? И потом станем такими же?
–
Ну что ты, родная, – стала утешать её мама. – Мы сейчас всё-таки вызовем полицию, и бабушку снова…
Запнувшись почти на полуслове, не сумев найти нужного слова, она замолчала.
–
Что «снова»? – Оксана подняла на маму заплаканные глаза.
Мама ничего не ответила. И тогда в их разговор опять вмешался папа.
–