Мёртвая свадьба

– Ну, как бы да, – протянул Толик.

– Не похоже, – прищурилась Ритка, вытащила правую ногу из сапога, дотянулась до пятки и принялась с наслаждением чесать.

– Я кому сказала? – опять появилась у неё за спиной мать.

– Ну ладно, – сдалась Ритка. – Всё равно делать нечего. Света-то нет.

Она скользнула мимо матери. Тяжёлые сапоги пробухали через кухню.

– Мы у Куликовых в коровнике снимаемся! – крикнула она напоследок.

Хлопнула дверь. Толик приподнялся на локте, но в окно Ритку не увидел – через калитку она побежала не к центральной площади, а куда-то наверх. Соньку позовёт. Толик приподнялся ещё больше, вдруг повезёт увидеть, как она бежит.

– Даже не думай! – подошла к кровати мать. Пощупала его лоб. На лице мелькнуло удивление. – Ладно, сейчас чай тебе сделаю с травками. Электричества и правда нет. Как вчера в ночи вырубили, так тишина. Вроде и сильного ветра не было, а сейчас так вообще распогодилось. Но свет всё не дают. Я и машинку убрала, что она будет на столе пылиться?

Толик откинулся на спину. Машинки нет не из-за него. Это уже хорошо. Он отлично выспался. В организме никакой простуды. Так зачем ему лежать?

– Только попробуй встать! – напомнила мать, выходя на кухню. – Я тебе сказала, один день.

Толик взбил кулаком подушку. Ну ладно, день. День полежать ему не трудно. За день что угодно можно потом у матери выпросить. Хоть карго, хоть куртку. Подушка собралась неудобным комом. Толик заворочался, теряя одеяло. А почему электричество-то вырубили? Где провод порвался? Это значит, мастера приедут, чинить будут. Вот бы у них в селе чинили. Он бы сходил посмотреть, ребят позвал. Вспомнил, что звать некого, все заняты на фотографиях в коровнике у бабы Вали.

Повернулся на другой бок и стал думать, чем себя занять. Вспомнил про фильм. Дотянулся до стула. Телефон сообщил, что заряда у него осталось чуть и не мешало бы воткнуть шнур в розетку. Толик взял зарядку и замер. Электричества-то нет. Так, фильм на время откладывается. Звонки Коляну с Игорьком тоже. Хотя что толку им звонить? Колян на съёмках. Если его батя отпустил. Да и Игорёк скорее всего уже там. Съёмки не озеро, там утопленника не встретишь. Ему бы позвонить… Толик покрутил телефон в руке и сунул под подушку. Лежание на кровати стало ещё неудобней, подушка превратилась в каменную. Пришлось сесть.

А сёстры пошли на съёмку? Или Иринка побежала без него на берег? Может, они там уже со всем сами справились?

На пороге опять появилась мать, метнула подолом длинной юбки, приказала:

– Лежи!

То ли сшила недавно, то ли ещё почему, мать раньше в длинных юбках не ходила. Носила брюки, шорты. Или Толик чего-то не замечал?

Не замечал… Он многого не замечал. Например, того, что у села была своя тайна. Тайна страшная, но так крепко замолчанная, что никто и ни словом. Народ словно стыдился этой истории.

– Ты чего? – спросила мать, когда Толик упал головой на жёсткую подушку и обречённо заворочался: стало понятно, что лежать он больше не может. – Чего хочешь?

Он бы сказал, чего он хочет – на улицу, к ребятам, на Онегу. Качнул головой.

– Ты больше пей, – мать показала глазами на стакан воды около кровати и ушла.

Толик повернулся к стене, стал водить пальцем по морщинам тёсаных брёвен. Глубокая трещина, от неё круто вверх отходила другая, упиралась в параллельную трещину. Если провести по ней ногтем, а потом начертить отвес, лодочка получится. Лёгкая лодочка на быстрой онежской волне. Завтра регата, завтра они с Игорьком сядут в лодочку…

– Зачем же завтра?

Показалось, что вопрос этот возник у него в голове. Но потом он понял, что его задали. Кто-то, находящийся рядом. Быстро обернулся.

Под окном сидел человек. Невысокий и тонкий.

«Папка? – выстрелила радость в душе. – Вернулся? Так рано?»

Человечек шевельнулся, и стало понятно: не папка. У папки было круглое улыбчивое лицо Толика, а у этого тонкое, как бумага. Еле заметный узкий нос. Больше ничего рассмотреть не удалось, человек сидел против света, в странно сгустившейся темноте. С ногами у него творилось что-то непонятное – то ли они у него были, но прикрыты пледом, спускавшимся до полу, то ли ног этих не было вовсе.

Толик заволновался, опять глянул на стену.

И правда, получалась лодка. Коснулся дерева рукой. Ледяное. Словно это не дерево, а лёд на озере.

– Плесни водицы да плыви.

Спину окатил холод, когда Толик понял, что слышит эти слова. Что человечек ему не мерещится. Да вот он – сидит, пледом прикрылся.

Незнакомец снова сел так, что его стало почти не видно. Лишь общий рисунок – голова, узкие плечи, тонкие руки. А ноги?

Толик шевельнулся, отодвигаясь от стены, задел одеялом стакан – мать поставила табуретку рядом с кроватью. Воды чуть вылилось.

– Мало.

Он заранее напрягся, понимая, что слово придёт к нему с двух сторон: что он его произнесёт сам, про себя, а потом услышит.

– Плесни на стену, садись на лодочку и плыви.

Бред какой-то. Но тут Толик увидел, как его рука тянется к стакану, берёт его, как, чуть раскачав, выплёскивает половину воды на стену. Прямо на трещины, что так удачно сложились в лодочку.