Мёртвая зона

Ощущение беспокойства усилилось. Сами мотоциклисты в застиранных, выцветших джинсах и белых рубашках выглядели достаточно скромно, но вот их мотоциклы, в основном «харлеи» и БСА, были переделаны до неузнаваемости: изогнутые рули, ребристые хромированные накладки, необычные обтекатели.

Мотоциклисты заглушили моторы, слезли с седел и гуськом двинулись к помосту. Один из них обернулся и не спеша обвел взглядом огромное скопление народа; даже с такого расстояния Джонни рассмотрел, что глаза у него блестящие, зеленые, цвета бутылочного стекла. Казалось, он подсчитывает число собравшихся. Он глянул влево, где стояли четверо или пятеро полицейских, прислонившись к цепи, служившей заграждением перед местным стадиончиком, и помахал им рукой. Один из полицейских отвернулся и сплюнул. Это было похоже на какой-то ритуал, и Джонни почувствовал новый прилив беспокойства. Зеленоглазый пошел вразвалочку к помосту.

Помимо беспокойства, заглушавшего в нем все прочие чувства, Джонни начал испытывать еще и ужас, смешанный с нездоровым возбуждением. Он словно в забытьи перенесся в мир тех сюрреалистических полотен, где паровозы выезжают из каминов, а цифераблаты часов свисают, как тряпки, с веток деревьев. Мотоциклисты смахивали на массовку из американского боевика, которая дружно бросила клич: «Ради Джина долой волос длинный»[27]. Из-под чистеньких вытертых джинсов выглядывали тупоносые грубые ботинки с хромированными цепочками. Металл зловеще поблескивал на солнце. Лица выражали примерно одно и то же: показное добродушие, рассчитанное на публику. Но не скрывалось ли за ним презрение к молоденьким ткачихам, к слушателям подготовительных курсов Нью-Гэмпширского университета в Дареме, к фабричным рабочим, встретивших их аплодисментами. У каждого было по два политических значка. На одном – желтая каска строителя-монтажника с зеленой экологической эмблемой спереди. На другом – надпись: СТИЛСОН ПОЙМАЛ ИХ В ДВОЙНОЙ НЕЛСОН[28].

Из правого заднего кармана у каждого торчал обрубок бильярдного кия.

Джонни повернулся к молодому человеку, стоявшему рядом вместе с женой и ребенком.

– Что, эти штуки разрешены? – спросил он.

– Всем до лампочки, – засмеялся тот. – Все равно они скорее для красоты. – И, не переставая аплодировать, выкрикнул: – Ну-ка, Грег, покажи им!

Почетная охрана из мотоциклистов образовала цепь вокруг подмостков и стала как по команде «вольно».

Аплодисменты пошли на убыль, зато разговоры оживились. Толпа получила остренькую закуску перед главным блюдом, и у нее разыгрался аппетит.

Чернорубашечники, подумал Джонни, садясь. Чернорубашечники, вот кто они такие.

Ну и что? Может, оно и к лучшему. Американцы всегда недолюбливали фашистов – даже такие твердолобые правые, как Рональд Рейган, и те относились к ним с прохладцей; эта традиция установилась помимо жарких призывов «новых левых» или песен Джоан Баэз. Восемь лет назад фашистская тактика чикагской полиции перечеркнула все надежды Хьюберта Хамфри. В конце концов, думал Джонни, не столь уж важно, как выглядят эти молодцы, достаточно того, что они на службе у человека, баллотирующегося в палату представителей; значит, Стилсон вот-вот свернет себе шею. Да, забавно, не будь это так дико.

А в общем, зря он сюда приехал.

Незадолго до трех воздух разорвало буханье большого барабана, которое ноги ощутили раньше, чем уши. Постепенно присоединились и другие инструменты, и вот уже духовой оркестр грянул марш Сузы[29]. Почему бы в хороший летний день заштатному городку не пустить пыль в глаза по случаю предстоящих выборов?

Люди стали опять приподниматься на цыпочках и вытягивать шеи в ту сторону, откуда доносилась музыка. Вскоре показался оркестр – впереди девочка-тамбурмажор в короткой юбке, высоко вскидывающая ножки в белых шевровых башмаках с помпонами, за ней две мажоретки, за ними два прыщавых подростка несли с мрачным видом полотнище, которое возвещало, что это ОРКЕСТР ТРИМБУЛЛСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ, а то не дай бог, кто-нибудь не знает. Далее шествовали сами оркестранты, обливающиеся по́том в своих ослепительно белоснежных мундирчиках с медными пуговицами.

Толпа расступилась, давая им дорогу, и провожала аплодисментами. За оркестром ехал белый «форд»-фургон, на крыше которого стоял, широко расставив ноги, кандидат собственной персоной – загорелый, улыбающийся во весь рот, в сдвинутой на затылок каске. Он поднес ко рту мощный рупор и проорал, не щадя своей луженой глотки: САЛЮТ, РЕБЯТА!

– Салют, Грег! – моментально отозвалась толпа.

Грег, подумал Джонни, начиная паниковать. Мы с ним запросто.

Стилсон соскочил на землю с видимой легкостью. Одет он был так же, как тогда в теленовостях: джинсы и рубашка цвета хаки. По пути к помосту он уже обрабатывал толпу – улыбался, кивал, пожимал руки, не забывая и тех, кто тянулся к нему через головы стоявших в первых рядах. Толпу бросало, единым порывом заносило в его сторону, и Джонни почувствовал, что его тоже заносит.