Читаем Мёртвая зыбь полностью

Ксюша слушала с выпученными глазами и только спросила:

— Зачем?

— Чтоб доказать, что это можно.

— Но в "Книгу рекордов Гиннеса" не записали, — подтрунил брат.

— А зачем мне там быть рядом с чемпионами обжорства или выпитого пива.

Александр знал, как Виктор начинал с безобидных опытов. Оттянув кожу на руке, осторожно вводил в складку кожи острие заточенной спицы, прежде продержав ее над огнем. Не задевая кровеносных сосудов, просовывал спицу, как он говорил, между клетками. И спица, проткнув насквозь двойной слой кожи, ложилась вдоль руки.

Но он не ограничился этим, решил проткнуть насквозь всю руку. Не только кожу, но и мышцы. Это ему удалось без единой капли крови. Тогда еще никто не слышал о бескровных и безскальпельных операциях филиппинских целителей.

Виктор самоотверженно шел на страх и риск своим путем. Он дерзко задумал проделать невероятный опыт — проткнуть сердце, как он делал это с рукой и со щекой. Это граничило с безумием, но он решил, что сердце всего лишь мышца кровяного насоса, неотличимая от бицепса, и проткнуть его возможно. И он добрался до него…

Запредельный опыт удался. Никто не хотел поверить. Но Виктор упорно повторил свой негласный эксперимент.

Но вот случилась неудача — и жена Валя с дочкой Светой едва не лишились чувств при виде торчащей из обнаженной груди Виктора спицы, подрагивающей от биения сердца. От спицы на живот ручейком стекала кровь…

— Ложная тревога, — усмехнулся Виктор. — Я сам тогда был виноват. Не сообразил, что это не кровь из сердца, она бы в груди осталась, а это от неудачно проткнутой меж ребер кожи. Нечего мне было с родными приходить прощаться.

После неудачи он все же упрямо продолжал свои опасные опыты. Валя устала протестовать и дала телеграмму в Москву Александру. Тот бросил инженерные дела, примчался в Сталинск.

И в воображении писателя он перенесся на десятки лет назад:

— Что случилось, Шурка? — удивился тогда Виктор при виде младшего брата, друга с детских лет.

— Не у меня, а у тебя случилось с неудачным прокалыванием сердца. Я приехал взять с тебя слово, что не будешь больше рисковать.

— Ты ж не потребуешь, чтоб я перестал бороться, если однажды сломал себе ногу при неудачном броске.

— Я не требую, я прошу. В борьбе достаточно того, что ты организуешь команды борцов, приносящих вам победы. Пусть они и борются. А себя ты обязан уберечь. Пойми, как будут Валя со Светой без тебя? Да и старикам нашим нужна твоя забота. Подумай, какой для них был бы удар, будь не напрасным твое прощанье! Запретить тебе уродовать себя никто не в силах. Отказаться от этого ты можешь только сам. Об этом и прошу тебя ради нас всех.

Если б Александр возмущался, требовал, грозил, он ничего бы не добился. Отец мальчишкам подарил, как только подросли, по серебряному портсигару. Курить не стали они сами. Так и теперь зарок не трогать сердце зависел только от самого Виктора.

— Хорошо, — сказал он, поразмыслив. — Такое слово я даю. Но сегодня у нас в клубе выступлю в последний раз. Обещал. Нашему борцу, директору клуба. Отступить нельзя. Все равно, что сойти с ковра. Врачи не верят, что это возможно. И сегодня придут в клуб. Уговорил рентгенологов сделать снимок. Вот взгляни. Врачи тоже посмотрят.

Званцев держал снимок в руках. На просвет было отчетливо видно в грудной клетке сердце и тонкое инородное тело, вошедшее в него — спицу.

Вечером Александр сидел в первом ряду рядом с Валей. Светлану с собой не взяли.

Виктор вышел на сцену, как прославленный артист-иллюзионист. Сел на стул, снял рубашку. Директор клуба сам вышел на сцену, представив Виктора, как земляка, преподавателя физкультуры в Металлургическом институте. В руках он держал обычную вязальную спицу.

— Я приглашаю на сцену профессора, хирурга местной больницы, обещавшего проверить чистоту эксперимента. Прошу вас… и он назвал врача по имени, отчеству.

Из зала солидно и неторопливо поднялся среднего роста человек с подстриженной бородкой.

Мы не называем его фамилии из-за финала этой сцены.

— Взаправду дохтур наш. Врач строгий, энтот скажет пошто и как. Не будет с ними заодно, — заметил седоусый сосед Званцева, как оказалось, сталевар.

Директор клуба, борец тяжелого веса, передал врачу спицу, чтоб тот убедился, что она обычна, и не входит сама в себя, как шпага обманщика-шпагоглоталя. Потом попросил доктора подержать спицу. И, вынув зажигалку, обжег ее заостренный конец.

Виктор тем временем придвинул стул поближе к рампе и стопившейся там публике.

Валя, ссылаясь на головокруженье, вышла.

Александру и соседу-сталевару пришлось встать, чтобы видеть из-за спин стоящих сцену.

Виктор взял проверенную спицу, нащупал пальцем другой руки место между ребер напротив сердца. Чуть откинулся назад, держа спицу обеими руками, неторопливыми движениями, выбирая одному ему известный путь, стал втыкать ее себе в грудь. Спица на глазах у всех убавилась в длине, вошла в грудную клетку. Виктор хладнокровно искал ее концом бьющееся сердце.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фантаст

Через бури
Через бури

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев , Никита Казанцев

Биографии и Мемуары / Документальное
Мёртвая зыбь
Мёртвая зыбь

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.ВСЛЕД за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги "Как писать книги" и "Как стать фантастом", изданные в 2001 г.) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками — вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но по здравом размышлении наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить "литсекретаря" с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем — простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.Так что, перефразируя классика, "читаем про Званцева — подразумеваем Казанцева".Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого образования, ловеласа и семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он не понимает семантические несуразицы типа "Клокочущая пустота" (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем. Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене — собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? "Я — дочь небогатого нефтепромышленника┘" Но недолго музыка играла. Революция 1917-го, чешский мятеж 18-го┘ Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и осталась на сухарях.Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева.После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге.Казанцев рванул в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течение одного дня доказана консультантом-артиллеристом.Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев "на всякий случай" переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова — в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. Изобретает электротанкетки, одна из которых ни много ни мало помогла прорвать блокаду Ленинграда.Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течение десятилетий удерживал самозваный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку "Пылающий остров" с непременной ремаркой типа "В газете французских коммунистов "Юманите" уже перевод сделали┘".Совершенно авантюристски выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного комитета обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить 60 тысяч русских, вот и сдали их, как стеклотару, Красной Армии.По возвращении в Союз Казанцева вызвали в органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.Просто Казанцев, пройдя мытарства Гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде "совершенно случайно" таскал с собой военный пропуск на автомобиль "с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов").Первый секретарь правления Союза писателей Александр Александрович Фадеев наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку Александра Казанцева: "Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только "били во что-то железное", но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом — были живыми людьми". Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословнее, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа "Льды возвращаются").Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора.Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, "отступлений вперед" о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной "Мертвой зыби".

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное