Уже не перечитывал”.
— Ну, старче, здорово, но в отношении тебя — чересчур! Классик ты или не классик, решать не нам, а Истории. Но предсказания твои о международном терроризме, похлеще “инженера Гарина”, сбросить со счетов нельзя. И вижу, для тебя война не кончилась и без приключений, правда иного рода, не обойтись.
Рыцари плаща-кинжала
И ныне не перевелись.
Женя Загорянский, когда Саша Званцев появился у него, не вынес шахматную доску, а с загадочным видом поманил друга в свою комнату и, как однажды, запер изнутри дверь на ключ.
— Ты, конечно, догадываешься, зачем я тебя затащил?
— Опять твой карточный партнер вдохновил тебя на нынешнюю драму?
— Которую современникам нашим со сцены не увидеть. Я не камикадзе, чтобы приносить себя в жертву. Только тебе могу прочесть. Знаю, что не выдашь, а главное, не попадешь к ним в лапы. Ты у них доверием пользуешься. Не знаю почему.
— Я тоже не знаю. Ты сам к ним приближаешься. Я об этом догадывался.
— У них это ничего не значит. Можно занимать там высокий пост, а завтра загреметь.
— Тогда скажи мне, зачем ты пишешь то, что никому показать нельзя?
— Видишь ли, Саша. У меня, я знаю, дурная слава картежника, игрока, бабника. Но где-то внутри я хочу быть человеком, о котором, пусть через много лет, вспомнят с уважением. Да, я веду неправильный образ жизни. Превращаю день в ночь, растолстел. Это еще потому, что заниматься боксом бросил. Я ведь знаю, что все мои мужские предки умирали пятидесяти лет. Мне немного осталось.
— А почему твой “источник” доверяет тебе?
— Он служит им, видит грызню за власть. Кстати, она извечна. Он видит ее, негодуя в глубине души. И находит удовлетворение в том, чтобы рассказать мне, отлично сознавая, что вручает гранату с выдернутой чекой. Я не смогу, да и ты не сможешь в наше время, передать кому-нибудь то, что я узнал. Загремишь за премилую душу.
— Я не боюсь твоей бомбы замедленного действия, можешь поведать мне свое завещание потомкам.
— Это отдельные сцены, которые я объединю в одну пьесу, название которой я не придумал. Может быть, подскажешь.?
— Постараюсь.
— Ты слушал в прошлый раз, как тихий, добрый товарищ Брежнев подговаривает чекиста Семичасного убить Хрущева.
— Я был потрясен.
— Такое желание оказалось не только у Брежнева. Послушай, что замышляла Старая Гвардия, а следом и Молодая…
— Я вижу, ты под корень всех “гвардейцев” берешь.
— Их взяли под корень без меня. Я только драматург Пимен.
— Послушаем “еще одно последнее сказанье, как летопись закончится твоя”.
— Я не Пушкин. И “не волшебник. Я только учусь”, — закончил Женя цитатой из пьесы Шварца и, достав из запертого ящика стола рукопись, начал читать: