Мёртвая зыбь

— Не будьте наивным, Александр Петрович. В наше время все возможно. Но перейду к делу. Я знаю, что покойный Евгений Александрович Загорянский передал вам написанные, так сказать, с моей подачи, фрагменты незаконченной пьесы. Не завершилась еще в жизни драма главного героя Никиты Сергеевича Хрущева. Слишком он отважный разоблачитель и неудачный пока отец народа, тщетно старающийся всех накормить, пригреть, сделать счастливыми. Я принес вам заключительную часть пьесы о событиях, еще не произошедших, но которые автор предвидел.

— Невероятно! — поразился Званцев. — Почему же Женя мне ничего не сказал. Он скептически свысока относился к прогнозам фантастов. А выходит дело, сам согрешил…

— Может быть, именно поэтому этот фрагмент он передал мне. Почерк у него неразборчивый, и я с трудом сам перепечатал его рукопись на пишущей машинке в одном экземпляре, а оригинал, из предосторожности сжег.

— Признаться, удивляете вы меня, не знаю вашего имени, отчества.

— И не надо знать. Я ведь могу представиться кем угодно. У вас уже есть компрометирующий меня материал. А я вам принес еще хлеще. Как вы заметили, я за предосторожность.

— Благодарю за недоверчивое доверие, — пошутил Званцев.

— Если бы я полностью не доверял вам, я не принес бы этой рукописи. Но рассказывая Евгению Александровичу о тщательно скрываемых наверху событиях, я рассчитывал через него передать людям то, что знал, Так же и предвидение конца власти Хрущева, о котором можно сказать “Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову ложить.” Евгений Александрович надеялся, что вы допишите пьесу. Вот я и принес ее окончание.

— Хорошо, оставьте рукопись мне, осторожный незнакомец. Рад был вместе с вами вспомнить моего друга Женю.

Посетитель, передав Званцеву машинописные листы, откланялся.

Званцев в окошко наблюдал как, он подтянутый, с явно военной выправкой, шел по двору. Так кто он такой этот все знающий Женин партнер, мучимый желанием поведать людям ему тайно известное. И куда он вхож вверху?

Сверкнула молнией внезапная мысль: “Так это же никто иной, как тот загадочный “Третий”. Потому и знал он никому неведомые события, что сам в них участвовал!”

И с возросшим интересом прочитал Званцев принесенный конец пьесы и задумался. Кто же написал такую концовку? Непохоже на Загорянского, так стремившегося к достоверности. И написанные им страницы якобы сожжены. Неужели не он, а этот осторожный “Третий”?

И Званцев перечитал финал пьесы снова.