Мёртвое сердце (СИ)

Хельга Хаффлпафф, отряхнув руки от драконьего дерьма — ах, какой чудесный компост, на века! — с негодованием посмотрела на свою мать — даму достопочтенного возраста с достопочтенными манерами и совершенно благородным видом: белая кожа, сумрачный взор, а эти тоненькие длинные пальцы! Да по ним весь город вздыхал: кто от зависти, кто от злости, а кто-то и от восхищения и любви. Сама-то Хельга, конечно, и лицом, и комплекцией, пошла в отца-горца: крупная, рыжеватая, на лицо — и вовсе простушка. А уж «эти её манеры»!

Подумаешь, ну нравится ей копаться в земле, согнувшись в три погибели. Нравится удобрять, поливать, следить за ростом тоненьких росточков, которые, если капельку магии к ним добавить, становятся толще каменных дворцовых стен… Подумаешь, нравится ей по полям и лесам с духами бегать, ха! Зато сколько золота они получили с тех единорожьих волос, что она собрала?

— Юная леди из достопочтенного семейства не копается в земле! Не сидит на корточках, столь неприлично расставив ноги!

— Я в платье в пол, а не в рабочих штанах!

— Не нагибается вообще! Не опускает свой взор в землю! Не…

Устав слушать тоненький голосок собственной матушки, Хельга поступила так, как научил её отец: как следует харкнула в сторону и шмыгнула носом со всей силы. Матушка её, особа тонкого нрава, такого издевательства над нормами приличия не снесла и, едва не картинно охнув, свалилась в обморок. До земли с навозом, правда, не долетела, уж больно хорошо выучены были у семьи Хаффлпафф слуги. Подхватив матушку под белы рученьки, безликие и безэмоциональные мальчики-евнухи с поистине ангельской внешностью потащили бесчувственную леди Хаффлпафф к каретам.

— Мда.

Крякнув, Хельга поднялась с корточек и вытерла испачканные руки о ткань платья. Хорошо ещё, что матушка её не знает, как нравится юной леди Хелег одно особенное дельце — да её удар бы хватил, честное слово.

Оглядывая свои владения, выделенные ей отцом и составлявшие около акра, Хелег удовлетворённо улыбалась: всё цвело буйным цветом. Жаль только, что магические растения не росли совсем, но для этого нужен был мощный магический источник, а что папка, что мамка у Хельги были людьми простыми, магии не знали. Придворный волшебник что-то вроде смыслил, но тот был больше по всяким скляночкам и колбочкам. Хельга ни разу не видела, чтобы он хоть что-то отправлял в полёт, что всегда случалось, стоило только Хельге разозлиться.

Найти бы только магический источник, а там и папоротники зацветут!

***

— Рованна? Что н’э тагх?

— Всё нормально, Скальд. Мне немного нездоровится.

— Точ-но? Рованна?

— О, как же ты мне надоел… поди прочь!

Поднявший было в удивлении брови викинг от взмаха руки своей возлюбленной вздрогнул и, глупо моргнув, вышел из каюты. Море чуть волновалось, и корабль немного качало.

Ровена утерла холодный пот, застилавший ей глаза: видения всегда давались ей тяжело, даром, что магичила она в своей семье не первая. Хотя, стоило благодарить всех богов за то, что всё магическое действо протекало мягче, чем у её прабабки, к примеру. Бедная женщина впадала в летаргический сон, где и переживала всё, что чувствовали участники её видений. Сошла с ума, не дожив и до пятидесяти, несчастная женщина.

Видения в её роду шли не привычными для оракулов и пифий картинами перед глазами, а по ощущениям. Мать Ровены ощущала запахи и слышала разговоры, бабка — жила чувствами других, прабабка осязала, а прадед — тот просто знал, точно говорил об уже совершившемся деле. Ровена, с её страстью к знаниям и привычкой всё обдумывать видения свои осмысляла.

Откинувшись на подушки, Ровена помассировала виски. Как же не вовремя! Нет, видения, конечно, никогда не выбирали подходящее время для того, чтобы появится, но, во имя матери-магии, кто знает, как скажется оно на ещё не родившемся ребёнке!

Волна предвидения накатывала с неумолимостью прибоя, и Ровене ничего не оставалось, кроме как поудобнее устроиться на подушках и зажать меж зубами кусок ткани от рукава платья.

Красный. Красный-красный, почему так много красного? Даже у горцев волосы не такие красные. Почему красные? Они не должны быть такими, что не так? Почему? Они должны быть чёрными, ну, может не совсем чёрными, но каштановыми или чуть темнее… так почему красные?

О, вот почему. Надо же. Всему виной — простая игрушка? Ну же, мужчина, что будет жить через тысячу лет, не наступи на… ах, как жаль, какие были кольца, в каких цветах… ребёнок плачет. Как громко. О, ну зачем сразу шлёпать-то? .

Всё началось со сломанной игрушки? Дурость какая. Почему нельзя сделать новую — и малыш не будет таким красным? Как много красного. И белый. Как кровь с гноем.

Фу! Фу, дрянь! Фу!

Видение резко оборвалось, но кисловато-сладкий привкус во рту у Ровены остался, и женщина поспешила запить его вином.

Между ног было мокро, а на светло-голубой ткани платья расплывались красные пятнышки. Ровена зло сощурила глаза: нет уж, не для того она терпела этого идиота-Скальда, чтобы одно замшелое виденьице уничтожило её дитя!