Мир-2 на телевидении Терры (СИ)

С неразумными гештуг ну-н-меш он не церемонился. Упокаивать их по всем правилам было слишком долго, и он просто превратил всех, до кого могла дотянуться его магия в прах. Не велика потеря. В запасниках было достаточно подготовленных трупов.

С у-и-на-э-наг и вампирами было сложнее. Свободолюбивые вечно голодные гордецы не спешили к своему господину, пока его Зов не стал причинять боль. Только тогда они начали возвращаться к саркофагам и обустраиваться там, чтобы продолжить сон. Некоторых все еще не хватало. Юнцы ушли слишком далеко, ведомые мечтой о независимом вампирском царстве, но это были их проблемы. Если они не вернутся, чтобы получить наказание к Гильгамешу, то получат наказание от инквизиции смертных. И гораздо более суровое.

Лич, шурша одеянием, проходил мимо фамильных склепов, запоминая отсутствующих. Он дошел до тупика, где лежали Древние и увидел сдвинутую крышку на саркофаге Эанатума. Бывший друг, после второго рождения у Гильгамеша друзей больше не было, решил нарушить свою епитимию и сбежал вместе с молодыми дураками. Если бы лич был человеком, то, наверное, он бы грустно вздохнул, но бессмертный эмоций не испытывал. Он только отметил отсутствие еще одного у-и-на-э-наг в своей бездонной памяти и направился обратно в тронный зал.

Эанатума он увидел сидящим на своем троне.

— Это место не для тебя. Вернись в свой склеп, жаждущий. До конца твоего сна еще триста пятьдесят лет.

— Ты не простишь? Ну не знал я, что все так получится, когда Хэссу тот том призыва подкинул. Ты не решился. Никто не решился. Я сам не умею. А он попытался…

— Это решение совета. Твое наказание ждет тебя, благодари, что тебя не развеяли прахом! Я не пытался потому, что знал, чем это может закончиться. Как собственно и произошло. Хэсс чуть не погубил мир. Мы не вернем нашу Нин Энлиль-гим нам тар-тар-ре.[25]

Старик поднялся с трона и направился к личу улыбаясь своей пастью полной позеленевших медных зубов.

— Она здесь, Многоповидавший. Без сил, без памяти, в чужом теле, с покалеченной Бетрезеном душой. Но она здесь. Я встретил ее. И еще одну интересную четвёрку. Я думаю, тебе будет интересно узнать, что Энлиль все еще помнит про наш мир.

— Дай мне память!

Лич протянул руку и положил свою иссохшую кисть на лоб подошедшего Эанатума и тут же отдернул ее. Древний вампир поморщился. Гильгамеш на долгие часы замер в неподвижности. Духи посланники и разведчики еле ощутимым ветром влетали и вылетали из зала.

За это время Эанатум несколько раз обошел тронный зал по периметру. Выпил разбавленной вином и маковым соком крови девственницы из засушенной тыквы висящей на поясе. Несмотря на спешку, отказать себе в небольшом баловстве в пограничной деревеньке он не смог. Захмелев, он начертал на пыли, покрывавшей пол, несколько неприличных стишков клинописью. Наступало утро. Он задремал.

Его разбудил хруст шейных позвонков лича, который, задрав голову, смотрел на потолок залы.

— Если бы я знал, что всего через тридцать лет в мир придут одновременно Бетрезен и посланники Создателя… Да, сто метров это слишком мало. Надо переместить трон на дно шахт. Думаю, поллиги камня смогут защитить меня от грядущих бедствий.

— Ир-нам-тиль! — Эанатум смотрел на Гильгамеша обескуражено, — ты не поднимешь Совет? Разве мы не пойдем войной на дышащих во имя спасения нашей Госпожи?

— Конечно, нет! Я мог бы дать ей тело. Но исцелить ее разум по силам лишь лугалю смертных. Я видел его, богоравного. Мое решение после битвы при Кадингирра оправдало себя. Но никто не поверит в нашу добрую волю, если мы нарушим договор. А касаемо Совета… Что для них Инанна? Всего лишь память о былом величии, они не знают ее живой… Нет. Я освобождаю тебя от наказания и назначаю новое. Найди Гора и покажи ему все то, что показал мне. Он поймет. После этого ты будешь обеспечивать безопасность Госпожи.

— Ты хочешь моей погибели, посылая меня в гнездо инквизиции… — вздохнул Эанатум притворно. Он уже прикидывал, как будет пробираться в палатку к императору.

* * *

Я с Карлом и Асанте стоял на дворе и смотрел, как разгружают почтовый дилижанс, запряженный шестью лошадьми. Карету охраняла четверка всадников. Повстанцам подвезли еще одну партию оружия. Связанные руки за спиной неприятно ныли. Оставалось только надеяться, что нас освободят до того, как начнется гангрена. Орели все дни нашего плена ошивалась рядом с поместьем. Нам удавалось пару раз перекинуться словами при прогулках.

Сегодня она убежала, почти сразу, как только увидела, как нас выводят из подвала и готовят к перевозке. Ошибиться бистаа не могла. Оберст Карл Либкнехт (он таки признался, что я угадал его чин) весьма громогласно вещал про свою радость от того, что ему больше не придётся смотреть на мою поганую рожу. Я же выражал ему полную взаимность. Правда, про себя, от греха подальше.