Мир

А за окном гремел и шумел ветер. Длинные тяжёлые капли стучали по стеклу. Небо потемнело, опустился сумрак, свечи на крышке гроба горели желтоватым мертвенным светом.

Не убоюсь, когда придётся мне
Увидеть мир, пылающий в огне,
И гнев небес прольётся с вышины
На море, землю, всё заполонив,
Всё в мире грешном смертью отравив,
Но мне Иисус — спаситель и судья,
Ему молюсь, к Нему взываю я.

Медленно и торжественно звучал псалом мягкой, эоловой мелодией, и с каждым куплетом он становился мягче, нежнее, всё больше и больше полнясь надеждой, пока слова и мелодия не сплелись в манящем небесном сновидении.

Моя душа томления полна,
Пока я жив, не устаёт она
Взывать к Тебе, Иисусе, Боже мой!
В небесном царстве мириады слуг
Тебя боготворят, о милый друг;
Ты знаешь — я служитель верный Твой,
И я достоин пребывать с Тобой!

У нижнего края стола послышался стон; некоторые посмотрели на Энока Хове — он был очень бледен. Его чёрные волосы, потные и мокрые, прилипли ко лбу.

Унесли свечи. Шестеро мужчин подняли гроб. Звонарь надел шляпу и, распевая, направился к выходу. Следом несли покойника, а за гробом неспешно выходила вся похоронная процессия.

Энок сидел молча, спрятав лицо в ладони, пока все не вышли. Мысли о светлом и высоком, блаженные молитвы так задели его за живое, что он расплакался.

Процессия медленно уползала вдаль за холмы; она казалась такой длинной, чернеющей во мраке непогоды; впереди шествовал звонарь на буланом коне. Его визгливый тенор смешивался с шумом ветра, прорезал его, и ветер разносил отрывистые, печальные звуки похоронного псалма над болотами и над пустошью.

И тотчас же хлынул ливень.

…Был вечер.

Ветер ураганом хлестал в стены избы, как морская волна о нос корабля, то поднимаясь, то опускаясь. Стучало и шумело в стенах и стропилах.

— Да, пожалуй, зима так и рвётся к нам, — заметила Анна.

Они с Мартой только что вернулись из хлева, подоив скотину, и теперь обе сидели рядом у лампы и пряли. А лампа дрожала и моргала, словно хотела убежать прочь из дома.

— Сегодня лучше не выходить в море, — сказала Марта.

— Да, не хотелось бы, чтобы кто-то из твоих нынче оказался там!

Серина — светлая, симпатичная девочка восьми лет — сидела на скамейке рядом с матерью, прижимаясь к ней; Анна и Ракель, младшие, возились рядом на полу. Маленький Гуннар сидел около лампы и мастерил нечто напоминавшее ему двуколку.

— Тсс, папа идёт, — сказал он.

— Да, правда он, — отвечала Анна. — Как раз пора бы ему прийти. Поди-ка, посмотри за кашей.

— Я погляжу, — сказала Марта.

— И ещё крикни мне, когда сварится картошка.

— Хорошо, — Марта отодвинула прялку и неторопливо направилась в кухню. Девочки крались следом за ней. В последнее время они начали бояться отца. Бедный Энок! Слава Богу, если ему сегодня удалось поговорить со священником. Но если так пойдёт и дальше, то он ведь может вскоре лишиться рассудка!

Отворилась дверь в сени; скрип и грохот по всему дому. Вскоре явился сам Энок. Он вошёл тяжело и медленно, но спокойно. Слава те Господи, кажется, сегодня обошлось. Он, наверно-таки встретился со священником.

— Ну, долго же ты ходил, — заметила Анна.

Энок ничего не ответил. Подошёл к столу и присел; он выглядел уставшим.

— Ну и погода нынче! — попробовала разговорить его Анна.

— Гнев Божий… — проговорил Энок. И так же остался сидеть, тихо и задумчиво, будто в полусне. Господи помилуй; пока вроде с ним всё в порядке. Отважится ли Анна заговорить с ним?

Но прежде чем она решилась, Энок поднялся, видимо желая переодеться. Но когда он снял верхнюю одежду и сапоги, ей показалось, что он хочет ложиться. Это к лучшему; Анна успокоилась. Только б он сразу уснул!

— Отведи гнев Твой, Господи милосердный! — проговорил Энок таким голосом, что она опять задрожала. Но тотчас же он пошёл и улёгся на кровать. Как обычно перед сном, он навалил подушку на ухо, но Анна слышала, как он скулил и вздыхал. Она отважилась подойти и спросить, что с ним; молчание; спросила ещё раз, погромче. «Я не болен… телом», — послышалось бормотание из-под подушки. Анна вновь уселась за прялку; Энок успокоился.

Вошла Марта и сообщила, что картошка готова; Анна отправилась на кухню. Гуннара она взяла с собой — он хорошо умел снимать кожуру.

А Энок лежал, укрывшись подушкой, злился, и на душе у него было очень тяжело.