Мир

Долгое время роман трактовался исследователями как автобиографический. В самом деле, между главными героями романа — семьёй Энока Хове — и родными самого Гарборга много общего. Судьба Энока, человека глубоко религиозного, пытающегося найти истинную веру и в финале кончающего жизнь самоубийством, сходна с судьбой отца Гарборга. Эйвинд Гарборг, человек одарённый и образованный, попал под влияние пиетизма, который в середине девятнадцатого столетия становится одним из ведущих религиозных течений в Норвегии. Тот пиетизм, который господствовал в Йерене в 1850-60 гг., отличался множеством крайностей. Для него были характерны строжайшее самоотречение, буквальное и фанатичное следование закону Писания, презрение к радостям «суетного мира». Будущий писатель в полной мере испытал это — в частности, когда отец запрещал ему, охочему до чтения, притрагиваться к «светским» книгам. Так же и Энок в VII главе расправляется со Снорри Стурлусоном и прочей «ерундой», которая отвращает его от «истины».

В романе широко представлена жизнь крестьян — старших современников Гарборга, эпоха ломки традиционного уклада хозяйствования и начала становления буржуазных отношений.

В то же время «Мир» выходит за рамки сугубо автобиографического повествования, прежде всего — благодаря философской глубине и общечеловечности проблематики. Жители маленького хутора на юго-западе Норвегии, простые крестьяне, далёкие от новомодных теорий и столичного шума, мучаются теми же вопросами, что и передовые умы Европы, — есть ли Бог? В чём предназначение человека? В чём смысл жизни? Куда мы идём?

Это вопросы, с особой остротой поставленные в эпоху «конца века», «переоценки ценностей», когда человек утратил многое из того, что казалось незыблемыми ценностями. Норвежский писатель и литературовед Тур Обрестад, автор знаменитой биографии Гарборга, называет Энока Хове, главного героя «Мира», характерным представителем эпохи «конца века». Его духовные искания и его трагедия типичны для рубежа 19–20 веков.

Уже во второй главе романа мы встречаем Энока, возвращающегося домой из города и погружённого в тяжкие раздумья о Боге и о своей вере. «Когда же он думает начать воспринимать жизнь всерьёз? Долго ещё собирается он скитаться по земле рабом греха — и никогда не обрести мира?» Шум моря пугает его, навевая мысли о Судном дне и втором пришествии. Энок жаждет «уверовать», но полагает, что недостаточно созрел для этого. Он чересчур озабочен мирским и сиюминутным, чтобы отдаться во власть Господа. В то же время картины свадьбы в III и IV главах показывают, насколько Энок далёк от окружающих его людей. Он воспринимает свадебный пир как оргию, дьявольский шабаш, но в то же время он вынужден участвовать в нём, дабы не стать жертвой пересудов. Внезапная смерть Наполеона Стурбрекке, известного дебошира и забияки, ещё раз наводит Энока на мысль о грядущем наказании и необходимости уверовать, пока ещё не поздно.

Переломным в судьбе героя становится его видение в VI главе. Среди апокалиптического кошмара он видит руку, в которой зияет рана, и хватается за неё. «Свершилось! Во мгновение ока он прожил целую жизнь. Великое чудо произошло: он уверовал».

«Уверовавший», Энок пытается строго следовать законам Писания. Главный критерий для него: всё, что отрадно для плоти и крови, — от Лукавого. Жертвуя самым дорогим, мы воздаём хвалу Господу. Его следование своим принципам доходит до абсурда, о чём свидетельствует, например, строжайший запрет на употребление кофе. Логика Энока такова: «Если б Господь желал, чтобы мы пили кофе, — Он позволил бы кофейному дереву расти здесь, на севере». Энок доходит до самобичевания, ограничивая себя во всём. Кроме того, он истязает своих домашних, которые боятся его, и даже Анна не может с ним совладать. Зато Энок охотно принимает бродяг, объясняя это волей Божьей, и порой обращается с «чадами Божьими» лучше, чем с собственными детьми. Любовь земная для него теряет смысл; он всецело отдаётся любви небесной, которую, как он полагает, проповедовал Иисус.

Пытаясь обрести мир в душе, Энок яростно отвергает мир реальный со всеми его радостями, полагая их «дьявольскими соблазнами». Постепенно от него, слывшего одним из самых образованных и уважаемых людей в округе, отворачиваются односельчане, активно распространяются слухи о его сумасшествии. «Это правда, что в народе говорят, будто ты рехнулся?» — прямо и бесцеремонно спрашивает его старый Саломон Стурбрекке, отец Наполеона. Саломон в своих взглядах на жизнь выступает антиподом Энока, ему претит фанатизм и самобичевание: «Коли мы живём как порядочные люди и делаем всё на совесть, как можем, — разве мы не дети Божьи?» Однако ни Саломону, ни Торкелю Туаланду, ни Ларсу Нордбрауту, ни другим оппонентам не удаётся достучаться до сердца Энока. Главный персонаж, замкнувшийся в своей вере, теряет связи с окружающими людьми — они совершенно не понимают друг друга.