Мир

Я никогда раньше не думал, что займусь си-флаером – полетами над водой в специальном костюме, позволяющем также нырять под воду. Это было захватывающе. Мне придавало особенной уверенности то, что Кейт смотрела на меня с берега, я не мог позволить себе быть слабым, устать, когда она наблюдала. Нет, я не могу быть слабым, скатиться в позицию «снизу», как это уже случилось с Элен. Я был победителем. Каждый раз перед очередным занятием я повторял: «У меня получилось лучше всех. Я стал лучшим. Кейт гордится мной».

Такое отношение взбодрило меня, и к удивлению, у меня стало получаться все, даже то, чем я раньше никогда не занимался и даже не думал, что буду заниматься, как чем-то устаревшим и немодным. В оппозиционах люди продолжали заниматься архаичными видами спорта: волейбол, футбол, теннис. В рационалах все стремились к открытию каких-то новых игр, занятий. Оппозиционы в этом отношении оставались более консервативными.

Я перепробовал все. Мне хотелось больше и больше. Во многих начинаниях меня поддерживала Кейт, и – что я могу сказать? – училась она всему намного быстрее людей. На четвертый день нашего мини-отпуска мы уже познакомились со многими другими гостями и очень весело проводили время.

* * *

В первый вечер после возвращения из Египта мы завели разговор о том, чтобы съехаться и жить вместе. Теперь это представлялось вполне логичным.

– Я не против, если ты решишь один вопрос, – опять коснулась она гнетущей темы. Я в очередной раз пообещал ей сделать это. Сам же задумался еще об одном: не пора ли рассказать обо всем родителям. Они имеют право знать об этом.

На следующий день я связался с мамой. Рассказывал о работе, о друзьях, разговор был в целом пресным. Я никак не мог перейти к волнующей меня теме. Она все расспрашивала, чем я занимаюсь, как живу, все как обычно.

– Есть одна новость… Есть девушка, с которой я общаюсь, – и я стал рассказывать про Кейт. Уровень интереса сразу возрос. Я решил идти ва-банк. – Если бы она не была роботом… – я передал маме такой яркий образ, что она сразу поняла, что я не шучу.

Она долго не отвечала мне, а я больше ничего не передавал. Наконец я получил печаль в ответ. Наверное, каждый из нас получал по провизору такие чувства. Но я буквально почувствовал ее боль и разочарование. Я не чувствовал себя виноватым, но понимал и свою старушку. Рационалка, которая воспринимает искусственную органику только как бытовое обслуживание, без права на эмоции. Это извращение, позор. Она – представитель культуры, где идет борьба против господства техники, которое угрожает миру. А теперь ее сын считает бездушное существо равным себе.

– Я не вправе тебя судить, – пошёл в ответ сухой текст, она отключила в провизоре передачу эмоций. – Ты уже сделал свой выбор, оставив свою родину. Ты не навещал нас больше года…

Как больно и неприятно было это слышать. Она ведь не знала причин, по которым пересечение границы было опасным для меня.

– Сам решай, как поступать со своей жизнью. Но ты должен думать о том, что оставишь после себя. Кто будет вспоминать о тебе после твоей смерти? Машина может жить вечно и думать о тебе, но это будет заложено в нее тобой или кем-то другим, потому что так надо.

– Мам, – прервал я ее. – А кто в нас заложил наши мысли? С чего ты взяла, что мы не есть машины – для другой, более настоящей жизни? Может человек тоже создан кем-то, и нас тоже где-то считают ненужными бездушными созданиями?

– Я тебя совсем не узнаю. Человек стоит в центре мироздания, – она проговаривала ожидаемые идеи, пропагандируемые в рационалах.

– Хорошо, что ты не веришь в бога. Иначе сейчас меня ждала бы ещё и проповедь, – начал я выходить из себя от нравоучений. – И хорошо, что я вспомнил бога. А если нас действительно создал бог. Не важно, Иисус, Аллах, или, может, вообще Зевс… Мы тогда создания. Нас создали, так же, как мы создали роботов. Для них мы ведь тоже боги, так?

– Сын…

– Нет. Теперь я договорю. Мы создали столько новых пород животных: собак, кошек. И эти животные принимаются природой, они плодятся и размножаются. И почему-то ты их считаешь живыми. Чем плохи органики? Они живут, чувствуют, испытывают эмоции.

– Ты себя слышишь, что ты говоришь? Что с моими детьми не так? Вы рушите все, что мы создавали. Мир, здоровье, красоту вы готовы променять – и на что?

– Мам, ты не слышишь меня. Я говорю всего лишь о том, что робот тоже имеет право на жизнь, на выбор и на достойное к нему отношение.

– Дело твоё. Только, когда начнётся очередная война – не вини других.

Я закончил разговор. Мне не хотелось ее слушать. Не то чтобы я боялся, что может измениться мое отношение к Кейт. Это было просто невозможно. Но мне были противны нравоучения, которые приводят к тому, что чистые мысли присыпаются пеплом. Я не хотел, чтобы хоть что-то омрачало мои отношения с Кейт.

– Пожалуй, нам надо сделать перерыв в общении на месяцок-другой, – послал я последнее сообщение.

* * *