– Позже мы узнали, что мама принимала сильнейшие обезболивающие. Но и они перестали действовать. Когда боли стали невыносимыми, мама решила покончить с собой. Через месяц после Рождества она приняла снотворные таблетки и уснула вечным сном.
– Десмонд, – потрясенно шепчу я. – Мне очень жаль.
– В своей предсмертной записке она призналась, что не хочет, чтобы ее дети и ее муж запоминали ее больной и измученной в палате реанимации. Мама написала, как сильно любит нас и настаивала на том, чтобы никто не винил себя в ее уходе.
– Ты же не винишь себя? – беспокойно спрашиваю я.
– Я заглушал свою вину гонками. Я хотел забыться, хотел стереть из своей жизни боль, – безжизненным тоном отвечает Десмонд.
– Ее невозможно заглушить, – шепчу я. – Ты просто привыкаешь жить с той раной, что остается с тобой на всю жизнь.
Глубоко вздохнув, Десмонд продолжает:
– Обычно на новости о самоубийстве репортеры и журналисты кидаются так же, как грифы набрасываются на мертвую плоть. Пресса бы "смаковала" и выворачивала наизнанку каждую деталь смерти мамы, – говорит он, и его руки сжимаются в напряженные кулаки. – Отец знал, какими бы кричащими были заголовки газет: «Крупный бизнесмен довел свою жену, и она наглоталась таблеток». Поэтому, чтобы не травмировать нас, он побеспокоился о том, чтобы похороны мамы прошли в максимально закрытой обстановке. Он отдавал за молчание огромные суммы каждому, кто так или иначе связан с организацией похорон или смертью мамы.
– Но я видела фотографии с прощальной церемонии.
– Кое-что просочились в Сеть, – кивает Десмонд. – Один человек из обслуживающего персонала проболтался репортеру, и тому удалось сделать несколько снимков. Вероятно, именно эти фотографии ты и увидела в интернете.
То, что я услышала, затрагивает меня до глубины души. Мои собственные волнения исчезают. Я смотрю на Десмонда, отчаянно желая избавить его от боли. И вместе с этим я благодарна ему за то, что он мне наконец-то доверился.
– Десмонд… Почему ты раньше мне этого не рассказал?
– Крис, я знаю, какая ты впечатлительная. Ты принимаешь все близко к сердцу, и я не хотел, чтобы ты пережила боль.
– Ты не можешь постоянно ограждать меня от боли.
– Я и так доставил тебе немало страданий. И теперь я сделаю все, чтобы ты улыбалась.
– И поэтому ты уехал от меня? – печально спрашиваю я.
– Ты знаешь причину, Крис. Мы работаем над нашими отношениями.
Десмонд придвигается ближе к камере, и я вижу его лицо в малейших деталях.
– Я так скучаю по тебе. Ты бы знала, как мне тебя не хватает. Давай, я прямо сейчас прыгну в самолет и уже через несколько часов буду у тебя?
Во мне зарождается мощная вспышка тепла и надежды. Но у меня нет права отнимать у нас то, над чем мы работаем. И я не верю в то, что собираюсь произнести:
– Не надо. Твой терапевт сказал, что на расстоянии мы не должны встречаться, иначе не будет эффекта, – я тяжело вздыхаю. – И я только что поняла эффект от этой терапии. Сегодня мы рассказали друг друг намного больше, чем за все время.
– Я тоже об этом подумал, – губы Десмонда растягиваются в слабой улыбке. – Обещаю, что верну нам сполна каждый день, который мы провели на расстоянии.
– Боюсь, ты никогда не сможешь расплатиться со мной, – я горестно вздыхаю и качаю головой.
– Блядь, Крис, ты только что сделала меня твердым, – тянет Десмонд, и его тон становится жестким. – Я верну тебе мой долг. Но перед этим возьму с тебя
– Кристи! – раздается с террасы голос моего брата. – Когда ты присоединишься к нам? (20214)
Я бросаю на Десмонда извиняющийся взгляд.
– Прости, мне нужно идти, – одними губами шепчу я, дотрагиваясь рукой до монитора и провожу пальцами по чертам Десмонда, как ненормальная фанатка. – Я люблю тебя.
– Иди повеселись, детка, – говорит Десмонд, и его глаза внимательно изучают мои. – Я люблю тебя сильнее.
Глава 40
Я снижаю скорость, чтобы в малейших деталях рассмотреть внушительный фасад старинного здания. Брауновский университет выглядит так же красочно, как и на брошюре. Он напоминает роскошный аристократический особняк со страниц романов прошлых столетий, и мне не терпится увидеть его интерьер изнутри.
Отвернувшись от окна, я гляжу перед собой и продолжаю путь по территории студенческого городка. Вскоре я торможу на стоянке. Отсюда тянется дорога, ведущая к парадному входу общежития. Рядом с ним толпятся студенты вместе со своими друзьями, и я заставляю себя поверить в реальность.
Отстегнув ремень безопасности, я выбираюсь из машины и разминаю ноги после трехчасовой поездки. Вместе со мной на стоянку выходят Кэш и мой брат. Солнечный свет слепит глаза, и я жмурюсь, вдыхая теплый, но не душный воздух, свидетельствующий об окончании лета.