Мир Авиации 1997 02

…Станция та называлась то ли Черемха, то ли Крещелье, это за Западным Бугом. Мы отштурмовались по немецким платформам с техникой, с солдатами, и Арсен передал: "Колька, разворачиваемся вправо!" И на развороте я увидел за его самолетом дымок. Это снаряд пробил водорадиатор. Я больше ни на что не гляжу, подхожу к нему… Мы только отштурмовались, высота метров двести всего. "Арсен! Арсен!" — а он в кабине согнулся, и самолет как был в развороте, так с креном и идет. Я ему: "Бери влево! Влево ручку!" Он услышал, смотрю — крен убавился. А на себя — никак… "Арсен! Возьми ручку на себя!" Но, видать, не пересилить ему. Я ему: "Триммером возьми!" Он ничего не смог сдергать. А самолет все ниже, ниже… Июль, цветущие поля, уже замелькал, заблестел впереди Западный Буг. А на восточном берегу недалеко наш аэродром был. Я только и думал о том, как бы нам эту речку перемахнуть — а там уже свои. А самолет Арсена все ниже, ниже. И какая-то неровность, бугорок. Он как ахнулся — все! — и развалился…"

По завершении Бобруйской операции 323-я ИАД перешла в 4-ю воздушную армию Вершинина, где принимала участие в освобождении Польши.

16 февраля 1945 года старший летчик старший лейтенант Н. И. Иванов на Як-9Т вылетел на прикрытие войск, наступавших за Вислой. Когда горючее уже кончалось, группа обнаружила 12 FW 190, идущих с бомбовым грузом. Николай сообщил, что вступает в бой, и атаковал "Фоккеров". Четверку Me 109 он не заметил… "…Мой ведомый Ковалев Вася передает мне во время, боя: "Я ранен!" Уже после войны я, как и вы, наверное, читал Твардовского, и мне понравилось его четверостишие:

У летчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить — большая заслуга,
А друга спасти — это высшая честь!

Тогда я этих строк не знал, но потом, после войны, когда живой остался, подумал, что это действительно было неписаным законом. И когда ведомый передал, мне, что ранен, я начал отбивать от него "Фокке-Вульфов" и не уследил за атакой "Мессершмиттов".

Трасса прошла по правой плоскости, — это я видел, — и все в кабине полетело на меня. Такой яркий был день, и вдруг в один момент он сменился огнем. Самолет потерял управление, и я сбросил фонарь, чтобы, выпрыгнуть. Еще успел увидеть, что плоскость отрублена, но, как только открыл кабину, пламя рвануло через меня. Я перенял от наших летчиков привычку не пристегиваться плечевыми ремнями, только пЬясными — так было легче осматриваться. А когда осколки попали мне в лицо, и пламя в лицо, то я уже и замка не видел.

Это рассказывать долго, а так все произошло мгновенно. Я пытался нащупать замок ремней, а руки в перчатках начали обгорать. И тут у меня такая мысль проскользнула… Я знал, как заканчиваются такие падения в горящем самолете, и я попытался открыть рот, чтобы набрать в себя пламени, и потерять сознание. Жить хочется всем и всегда, и мне, конечно, хотелось, но я не мог расстегнуть ремни. Но, возможно, раз в жизни силы человека удесятеряются. Я рванулся, очень сильно рванулся, и потерял сознание. А когда пришел в себя, то почувствовал, что падаю.

Попытался глаза открыть, а у меня веки обгорели — левым глазом ничего не вижу, правым — почти ничего. Рукой нащупал кольцо парашюта и рванул. И когда стропы пошли, парашютик выскочил, я свою ногу в стропах заметил. И сразу — удар. Если бы я упал в поле, то погиб бы, конечно, но я попал на деревья. Упал я в чистый, очень чистый разреженный лес — на передовой, но на немецкой территории. Сгоряча правое веко рукой поднял, парашют отстегнул и побежал — еще нормально себя чувствовал. Смотрю — снег за мной красный… Я ранен был, но боли еще не чувствовал, не до того было. Подбегаю к куче валежника, смотрю — человек. Я ему крикнул: "Держи!" — и больше ничего сказать не смог.

Тот парень оказался стрелком-радистом с Ил-2. Сашей его звали, а фамилию я не запомнил. Он меня спас, вытащил на свою территорию. А наши приняли меня за немца — я длинный был, и обгорел весь так, что ничего не понять. Начали шуметь — мол, ура! Немца поймали! Да парень тот объяснил, что я свой…"

На аэродроме, приняв сообщение о начале боя, выслали группу Яков на помощь. Их Н. И. Иванов не видел, но они успели заметить, как он вел бой и был сбит. Летчики видели, как вспыхнул, а чуть позже взорвался его самолет, но его самого, раскрывшего парашют перед самой землей, не заметили. Вернувшись, они доложили о гибели старшего лейтенанта Иванова — "и сомнений никаких не было. Не пропал без вести, не что-то еще. Все было понятно — погиб".