Мир Азриэля. Песнь ласточки (СИ)

Даже не взглянув на распластавшееся у люльки громадное тело белоснежного змея, незнакомец отдёрнул полы прожжённого плаща, почти так же бесшумно спустившись по винтовой лестнице, не замечая лезшую в глаза серую паутину, на задевающие волосы корни, на скрипевший камень под ботинками. Даже не зажмурился, когда в глаза ударил свет от двух закатившихся к горизонту солнц, лишь замер у смиренно возвышающегося невдалеке коня из чёрной сажи, что лишь почтительно склонил голову, взглянув на свёрток в руках своего хозяина и тут же недовольно фыркнув.

— Тьмой воняет… — хрипло заметил тот, как только человек запрыгнул ему на спину, схватив свободной рукой поводья. — Что это?

— Ребёнок… которого избрала Тьма, — ударив каблуками сапог по бокам коня негромко ответил мужчина, тут же прижав к себе свёрток и пригнувшись к самой гриве, лишь изредка чувствуя тёплое дыхание на своей шее, неприкрытой высоким чёрным воротом.

В его руке находилось ещё живое существо, что не погибло от руки Тьмы, и что ещё дышало. Он мог поклясться, что слышит удары маленького сердца, ещё не готового затухнуть на века. И это было странно… Тьма не щадит никого, и это по истине тот самый случай, когда жизнь продолжается даже после смерти.

Конь мчался вперёд, извергая из носа клубы белого пара, вгрызаясь мощными копытами в твёрдую землю, пригибая жёсткую тёмную траву с серебристым инеем, и ловя гривой многочисленные снежинки. Он рвался вперёд, в неизвестность, порой издавая радостное и нетерпеливо ржание, натягивая поводья и со стуком ударяя серебряными копытами по изредка попадавшим мелким камням.

Наездник, облачённый во всё чёрное, не смел даже выдохнуть, боясь пропустить всё самое интересное и важное, то и дело, что поглядывая на мелькающие по сторонам тёмные корявые деревья, на ползущий по чёрствой коре зеленоватый мох, и на спадающие с неба стайки серебристых снежинок. Они застревали в тёмных жёстких листьев деревьев, в чёрной гриве коня, в капюшоне с серым мхом… но наездник и не собирался от них отряхиваться, нет, он подставлял жаждущее прохлады лицо, он ловил волосами прохладный ветер, и жмурил глаза. Так легко, так свободно ему ещё вряд ли когда-либо было. Хотелось раскинуть руки, хотелось поймать ветер и воспарить над деревьями. Ему хотелось кричать! Кричать от восторга, от свободы, от желания жить! и он это сделал. Он раскинул руки, ловя приятно онемевшими пальцами ветер, растягивая уголки бледных губ в наслаждение, и вдыхая янтарный воздух в распалённые лёгкие. О, как же это чудесно было!..

Конь издал победоносное ржание, словно поддерживая ещё юного наездника, и вновь ринулся вперёд, заставив того тут же испуганно схватиться за поводья и пригнуться к самой гриве, придерживая чуть не свалившийся с головы капюшон.

Чёрствая земля сменилась жёстким мхом, в котором копыта коня начали с негромким хлюпаньем погружаться, спотыкаясь об корни и поваленные деревья, путаясь в корявых лысых кустах, пиками торчащими в серое небо. Чёрные впадины дубов и сосен разевали свои обезображенные пасти, скалящиеся в их сторону и словно извергающие проклятия. А ветви над головой стали всё плотнее, почти загораживая собой всё затянувшееся тучами небо, и погружая чащу во мрак.

Конь ступал всё неуверенней и неуверенней, наклоняя голову и настороженно водя заострёнными ушами из стороны в сторону. Когда же одна из веток полоснула по щеке наездника, тот всё же слез с коня, тут же погрузившись по щиколотку в мох, но даже не дрогнул. Взяв в ладонь поводья, он осторожно зашагал вперёд, ведя коня за собой и всё острее и острее ощущая на языке сладковатый запах гнили и болота, что с каждым шагом всё приближалось и приближалось. Когда же под ногами и вовсе неприятно зачавкал мох, а холодная вода омыла высокие сапоги, конь испуганно отшагнул назад, издав недоверчивое ржание и рванув головой, вырвав из ладоней даже вскрикнувшего от неожиданности наездника поводья.

— Тише, тише! — пытаясь успокоить взбесившегося коня прикрикнул он, вскинув руки и пытаясь поймать поводья, как тот, со всей силы ударив ему копытами в грудь, откинул на неприятно чавкнувшую землю, выбив весь воздух из лёгких.

Чувствуя, как сердце пропускает удар, наездник сипло вобрал через потрескавшиеся губы приторный воздух, не смея оторваться от земли и поражённо смотря на серое небо с тёмным переплетением ветвей. Он не мог даже продохнуть, не мог себя заставить вновь задышать, лишь бессмысленно вбирая в опасливо вздымающуюся грудь воздух и чувствуя, как горло перехватывают пальцы смерти. Страх на миг сжал больно вздрогнувшее сердце, и ладони стиснули жёсткий мох с десятками врезавшихся в кожу снежинками.