Мир без лица. Книга 2

— Храбрые вы существа, женщины, — вздыхает Нудд, садится на корточки, помогает и мне угнездиться на подстилке из толстых листьев — ужаснувшие меня протокозявки давно разбежались и разлетелись, мы одни среди хвощей и плаунов, в каменноугольных лесах — другое небо, другая земля, другой воздух. А огонь?

— Может, костер разжечь? — радостно вскидываюсь я.

Нудд смотрит на меня, как только мужчина может смотреть на женщину, предлагающую запалить дом с четырех углов, чтобы согреть пару комнат. Мне немедленно становится стыдно. Да, да, я вспомнила: каменноугольный период, высокое содержание кислорода, если чиркнуть спичкой, весь этот перелесок взлетит на воздух до того, как спичка зажжется. Что за палеонтологический кошмар тут творится? И это всё Я намудрила? Когда? Как?

— Слушай, — взвешенно, с интонациями психотерапевта объясняет сильф, — это же мир твоего воображения. Когда-то, может, когда ты была маленькой…

— Мне безумно нравились гигантские тараканчики и крохотулешные динозаврики, — с отвращением договариваю я.

— Нет. — В голосе моего спутника — бесконечное, поистине божественное терпение. Может, боги отличаются от человека не столько могуществом своим, сколько терпимостью? — Когда-то ты нарисовала себе образ древнего мира. Мира в котором нет ни порядка, ни смысла, ни стройности. Мира, существовавшего до возникновения порядка. Вот, — Нудд скупым жестом обводит окружающее нас, — это он и есть. Утгард. Пустыня Хаоса.

— Да какая ж это пустыня? — недоумеваю я. — Конечно, хорошо, что воды тут хоть залейся и кругом эти… древовидные папоротники. Но чем мы питаться-то будем? Папоротниками? Сырыми насекомыми… ой, нет, не могу… меня сейчас…

— Тихо-тихо-тихо-тихо… — не то шепчет, не то напевает Нудд, перехватывая мое резко согнувшееся тело, придерживая его за плечи и похлопывая по спине, словно заупрямившуюся скотину. — Это все страхи. Обычные человеческие страхи. Они всегда набрасываются стаей, едва лишь хаос приоткроет дверь. Мы там, где хаос всевластен, но это ТВОЙ хаос. Ты жила с ним все эти годы. Ты держишь его в узде с детства. Ты его знаешь, просто растерялась слегка. Вспомни, кто ты, и тебе станет легче.

А кто я здесь? Не последняя выжившая норна, не демиург, которого вот-вот лишат его детища, не спасительница вселенной от Армагеддона, я — просто я. Даже Нудд в Утгарде — просто крепкий мужчина средних лет, застрявший посреди каменистых полей многомиллионолетней древности с нервной неумехой на руках. Его сильфийский возраст — ничто по сравнению с возрастом любого из этих протокактусов, любой стремительной кусачей меганевры. Утгард — их дом. А для нас он — ловушка.

— Давай поговорим, — прошу я своего спутника. — О чем угодно — из того, что будет потом, после Утгарда. Чтобы мне не забыть о своих мирах, чтобы не завязнуть в Хаосе насовсем…

И тут мимо моего виска, разгоняя наползающий туман, пролетает очередная суперстрекоза — пролетает и… вонзается в мясистый ствол. О! А вот это уже не стрекоза. Это стрела, цвет — синий металлик, оперение из слюдяных крылышек, толщиной почти с мое запястье. Кто-то из местных обитателей решил поохотиться на нас, чужаков. Или просто — упреждающий выстрел?

«Упасть бы в обморок, как все нормальные барышни…» — лениво ползут мысли в голове. — «Выключиться из реальности, поваляться в сером нигде, в котором ничего не существует, даже тебя, потом вернуться в тело, но в другое, земное, настоящее, в комфортной обстановке, среди снисходительных врачей и опытного медперсонала…» Нет. Сдаваться нельзя, нельзя бросать Нудда, нельзя проигрывать, нельзя позориться, я не смогу жить с мыслью, что хаос меня одолел, распахнул дверцу в моем мозгу — и затравил меня страхами, как собаками.

— Поговорить? Хорошая мысль! — раздается из тумана, немедленно вызывая в памяти «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…». — Заодно и нам расскажешь, из каких миров пожаловал!

Итак, мы нашли вас, великаны Хаоса. Или это вы нашли нас?

* * *

Теперь, когда моим друзьям не требуются провожатые, и цель их ясна, и мощь их непобедима, и победа их неотвратима, моя безопасность висит на волоске. Помба Жира, демон секса, не может попросту отдать меня моей свите. Как я, однако, загордился в этих выдуманных мирах, тоже мне Bondieu, Добрый Боженька, создатель и вседержитель, воинства духов предводитель.

Зато Синьора Уия понимает: перед ней — всего лишь человек. Человек, чьи страхи и инстинкты открыты ей до донышка. Синьора садится рядом на атласное покрывало и вздыхает так, что край декольте врезается в грудь, стиснутую корсажем. Я по-прежнему лишен тела, но органы чувств у меня работают даже лучше, чем у дряхлой, отравленной Дурачком мумии, которую я таскаю на себе все эти дни. Волнующееся тело Синьоры мешает мне помнить о ее замыслах.

— Скоро меня победят и изгонят отсюда… — говорит она рассеянно, как о каком-нибудь пустяке. — Расскажи что-нибудь. Напоследок.

— О чем? — спрашиваю я.

— О чем хочешь! Или о ком хочешь, — пожимает плечами она. — А еще лучше — о тех, кого хочешь. Какие они — женщины, которых ты хочешь?