Мир без лица. Книга 2

— Боюсь, что он им с самого начала не сопротивлялся, — сухо замечает Фрель голосом Легбы и сам себя перебивает от лица мэтра Каррефура: — Да кто из нас видит хотя бы конец ниточки, за которую дергает твоя женушка? Вот ты сам — разве ты видел, как она тебя связывает? Ты, всемогущий наш, понимал, что это — УЗЫ?!

На лице Фреля вспыхивает и гаснет горькая усмешка, словно горькое послевкусие подслащенного лекарства. И тут же глаза выпучиваются и наливаются кровью — ярость Каррефура рвется наружу:

— Вот и полюбуйся! Это они, — он обводит купол рукой, — узы страсти, порока, крови, боли, рождения и смерти, на которых пляшет мир людей. Эй, вы, чудища морские, — лицо Фреля с чужим, высокомерным (да что там — просто наглым!) выражением обращается к нам, — не хотите соплеменников поискать?

— Не хотим! — ничуть не оскорбившись, качает головой Мулиартех. — Нет здесь наших соплеменников. Фоморов распинает и замуровывает в своих сотах совсем другая богиня. И узы ее — другие. Но мы тоже не спешим от них избавиться, — взгляд ее мельком касается бесстрастного лица Гвиллиона. — Хотя навестить ее я не прочь. Совсем не прочь.

— Но сейчас, раз уж пришли, навестим хозяйку, — мрачно заявляет Морк. — Заодно и расспросим, как наш друг поживает.

Он бесстрашный. Он преданный. Он сильный. И он умен, мой мужчина. Я горжусь им. Никогда Синьоре Уия не запутать его в паутину греха. Никогда.

* * *

Из плена в плен перелетая[57] — вот как это называется! Третий раз подряд! Буквально — куда ни пойду, везде попадаюсь. На моей ли земле, на чужой ли демиурга по имени Мирра немедленно ловят и сажают в клетку. А здесь еще и не поколдуешь, воздушный океан, видите ли, не той консистенции. Вот и сидим мы с Нуддом, как две птички в железном лесу… В железном лесу?

Только теперь мне приходит в голову оглянуться. Откуда здесь эти решетки, составленные не из стержней крест-накрест, а из намертво переплетенных железных ветвей? Я бы сказала, искусно сделанных ветвей, если бы они не казались спиленными с неведомых деревьев, вон годовые кольца на спилах, проржавевшие свернувшиеся листья на ветках, хотя сами ветки еще крепкие, еще не скоро им осыпаться рыжей гнилью на утоптанный пол Большого дома…

Выходит, что Железный лес Йернвид где-то рядом? Из этого леса везут сюда железные сучья для клеток, силков и оконных переплетов, стволы для балок и колонн, листья для наконечников стрел и копий… Там, по чащобам Йернвида, бродит Фенрир, живое оружие, он не сидит на цепи по имени Глейпнир[58], сделанной из того, чего больше нет, он свободен. Он дышит этим воздухом, обжигающим легкие, смотрит на гигантских стрекоз, подпрыгивает, стараясь сбить их огромными лапами, жесткими, как камни, и быстрыми, как ветер. Он кружит в тумане, поднимается на гребни гор, чтобы выть на луну и слушать, как в горах грохочут камнепады, вторя его песне…

Я бросаюсь к решетке, хватаюсь за сучья, трясу ее, кричу, что мне надо туда, в Йернвид, и если вы, безмозглые тролли, хотите спасти свой мир, свое маленькое, уютное прибежище Хаоса, то лучше проведите меня туда! Сами проведите! И думайте, думайте вместе со мной, как уберечься от Видара, трикстера и честолюбца, потому что после его победы в новом мире не останется место ни вам, ни мне!

Сидящие за огромным дубовым столом прямо напротив решетки замирают. Только что они звенели кубками, с грохотом переставляли по столу кривобокие миски, перебрасывались ленивыми шуточками, за каждую из которых более чувствительное существо снесло бы шутнику башку с плеч, — и вот они молчат. Размышляют, наверное, не съесть ли пленников без всякого допроса. Кажется, я разочаровалась в умственных способностях троллей.

Пока они вели нас сюда, в Большой дом, жестко пресекая все попытки завести познавательную беседу, была надежда, что ведут к вождю. Вот приедет барин, барин нас рассудит, как же… Похоже, что главарю этих недоумков не до пришельцев, вообще. Его больше интересует тазик гигантских тараканов в кактусовом масле. Он слушает мои «деловые предложения» еще пару минут и со вздохом отворачивается. Рука его зависает над горкой скрюченных коричневых телец, со смаком выбирая таракана помясистее.

— Отойди, — слышу я холодный голос за своей спиной.

Черт! Ну почему, почему я всегда все должна делать сама? Сама попадать в ловушки, сама освобождаться из плена, сама вести переговоры, сама разгадывать планы инфантильных Одиновых сынков, помешанных на захвате мира посредством экологической катастрофы? А этот герой-любовник, сильфида мужского пола, только порхает вокруг и дает умные советы не задирать орду троллей, мирно ужинающих доисторическими насекомыми и рублеными хвощами?

В полуметре от моей руки, вцепившейся в металлический сучок, Клив-Солаш врубается в сплетение ветвей. Высеченная ударом искра превращается в клубок огня, он раскрывается под потолком, словно бутон, расцветает алый цветок, целое поле алых цветов, огонь пожирает крышу, а Нудд все лупит и лупит мечом, ветки падают, роняя огненные капли жидкого металла на земляной пол.