Мир без Стругацких

И больше ничего. Никакого продолжения, ни слова, ни точки, лишь едва заметные лохмы у самого корешка, след вырванной страницы.

Семён пролистал замызганные, желтоватые листы – да, вот так всё и обрывается. «Мы знаем, кто взаправду вёл нас в бой, кто посылал нас на смерть! Мы знаем» – и всё, ни слова. Они, значит, знают, с неожиданной злостью подумал Семён, ну хорошо им, можно только позавидовать. Они знают – а я? А я знаю? Знаю, кто заставляет меня врать каждый день, врать каждым своим словом, кто заставляет писать сотни лживых страниц, заставляет получать за них гонорары, каждый рубль которых всё глубже утягивает меня в трясину пьянки и алкогольного безумия? Я знаю, какой ангел все эти годы спасает меня от гибели, какой дьявол все эти годы держит меня в аду? Я знаю, какие безумные учёные, какие гады-физики стёрли – словно на пари – мою память? Кто заставил меня забыть мою жизнь, кто заставил вглядываться в собственное прошлое – и не видеть ничего, кроме клубящегося тумана и строчек из автобиографии, лживых настолько, что я и сам им не верю? Я знаю, кто это?

Наверное, он сказал это вслух, потому что услышал ответ:

– Это я!

Семён вздрогнул и поднял голову от синей тетради: в комнате был ещё один человек. «Как он сюда попал?» – подумал Семён, но в глубине души он знал ответ, потому что сразу узнал ночного гостя – узнал, хотя не мог вспомнить, где и когда он видел его раньше. На незнакомце были тяжёлые, не по ноге большие туфли – Семён сразу понял, что они не просто кожаные, а ручной выделки, специально сделанные, – да, отличные туфли и умопомрачительный костюм, сразу видно – не в ГУМе купленный, не пошитый на заказ в московских мастерских, а импортный, подогнанный по фигуре где-то в далёких, неведомых странах, куда не доезжают даже самые благонадёжные советские писатели.

Гость уселся на стул верхом, глянул на сидящего на полу Семёна и улыбнулся так добродушно, что сразу стало мокро под мышками и холодно вдоль позвоночника. Рука Семёна потянулась к верхней пуговице рубашки, а незнакомец, всё так же улыбаясь, сказал:

– Ну что, старина? Как дела?

Снова услышав его голос, Семён окончательно уверился, что он знает своего гостя, – и потому, рванув ворот, он вытащил наружу нательный крест. Зажав между большим и указательным, он показал его незнакомцу и, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе, прохрипел:

– Изыди, сатана! – и осенил себя крестным знамением.

Гость не растаял в воздухе и не бросился бежать, но черты его лица исказились, словно судорогой, – и только через мгновение Семён понял, что чёрт смеётся, смеётся невозможным, немыслимым, беспредельным смехом.

– Самуил Лейбович, что ты, в самом деле! – он вытер слезящиеся глаза. – Разве ты не знаешь, что если ты продал душу и погряз, что называется, во грехе, то можешь креститься сколько влезет – это не работает. Убери крестик, не позорься! И вообще – поколения твоих предков смотрят на тебя со стыдом! Дедушка-раввин, наверное, в гробу переворачивается.

Допился, подумал Семён. В буквальном смысле – до чёртиков. Здравствуй, белая горячка!

– Здравствуй, Сёма, здравствуй, – ответил гость, словно прочитав Сёмины мысли, – только никакая я не белая горячка, ты же сам видишь.

– Кто же ты? – пересохшим ртом спросил Семён.

– Я мог бы сказать, что я – часть тебя, которую ты для удобства визуализировал, – гость вынул из кармана пачку «Кэмела» и, щёлкнув пальцами, закурил, – я мог бы тебе так сказать, – и он выпустил колечко дыма, – но только мы оба знаем, что это неправда. Никакая я не часть тебя, я именно тот, кто ты думаешь, я – твой чёрт. Твой, старина, личный, персональный чёрт.

– Зачем ты пришёл? Купить мою душу?

Чёрт снова расхохотался.

– О нет, ничего я не хочу покупать. Я должен задать тебе несколько вопросов, совсем простых, но важных вопросов.

– А когда я отвечу – ты уйдёшь? – Семён понял, что ему очень, очень хочется, чтобы этот морок развеялся.

– Не сразу, не сразу. Существует прописанная процедура: я задаю вопросы, слушаю ответы, потом мы подпишем пару бумаг, и ты отправишься дальше грешить в своё удовольствие, а я пойду по своим делам. Примерно так, как у вас происходит на парткоме или, там, на собрании.

С этими словами чёрт раскрыл непонятно откуда взявшийся роскошный дипломат (не чета Сёминому!), достал оттуда несколько бланков, не меняя позы, придвинулся к столу и разложил перед собой.

– Ну, – сказал он, – чего тут говорить, что ж тут спрашивать… а, вот! Скажи, Самуил Лейбович, сколько раз ты не боишься?

– Чего? – Семён даже не понял от неожиданности.

– Ну, сердце у тебя больное, все же знают. Так сколько раз за ночь ты свою Маринку не боишься… это самое?

Семён заметил, что, в отличие от ныне позабытого лауреата Сталинской премии, матерного глагола чёрт избежал.

– Я… – начал он и осёкся.