Мир-Чаша

Попугай был злобным головорезом, настоящим животным в людском обличии. Он постоянно старался как-нибудь оскорбить меня. Не ответить на оскорбление считается позором в банде. Как только я начинал вступать с ним в перебранку, он начинал доказывать свою правоту кулаком. Попугай был значительно сильнее меня и непрестанно пользовался своим преимуществом. Когда он впервые избил меня, я пошел к Камню и спросил, что мне делать в таких случаях. Его ответом был удар кулаком мне по лицу и слова: “Разве так трудно понять?”.

Я впал в отчаяние. Через несколько дней мое отчаяние переросло в жгучую ненависть. Единственным способом выжить среди разбойников была храбрость, граничащая с безумием. Во мне проснулся инстинкт загнанного зверя. Когда Попугай в очередной раз оскорбил меня, обозвав каким-то нехорошим словом, я бросился на него, как бешеный пес. Разбойник, не ожидавший такого оборота, упал под моим напором. Я, навалившись на него, схватил его за горло и начал душить. Попугай захрипел, его глаза стали выскакивать из орбит, лицо покраснело, потом начало синеть. Я, как одержимый, с остервенением душил его, опомнившись лишь тогда, когда разбойники оторвали мои руки от трупа.

После произошедшего бандиты меня зауважали. А Клин сказал: “Разбойник, которого убил новичок, ничего не стоит. Зато новичок, убивший разбойника, стоит двоих”.

Главарь стал уделять мне больше внимания, лично обучая владению оружием. Мое положение значительно улучшилось, но к кое-чему обязывало. Я, как ученик главаря, не должен был опозорить его, проявив малодушие или стерпев обиду. Свой позор он мог смыть только кровью ученика, осрамившего его. Некоторые хотели спровоцировать мою смерть, пытаясь запугать меня. Но после случая с Попугаем во мне что-то переломилось. Весь мой предыдущий страх переродился в лютую ярость. Я уяснил одну истину: если не хочешь быть жертвой – стань хищником.

С каждым днем во мне росла злоба и ненависть ко всему миру. А всем моим миром тогда была шайка кровожадных головорезов. Мои нервы стали подобны натянутым струнам, реагирующим на самое легкое прикосновение. Я стал настоящим хищником и перестал ждать, пока меня кто-то обидит. Я сам начал охотиться. За две недели я передрался чуть ли не с половиной бандитов, находя любые предлоги. Если предлогов не было, то приходилось их создавать. В конце концов, я до того обнаглел, что начал считать оскорбительной свою кличку. Сначала никто не мог понять, почему я бросаюсь на людей, когда они ко мне обращаются. Но потом кто-то сообразил, что лучше не называть меня Обалдуем. Вскоре это поняли все.

Бешенство, бушующее во мне, росло с каждым днем. Что говорить о словах! Я дошел до того, что любой неосторожно брошенный взгляд становился поводом для драки. Даже самые отъявленные уголовники дивились моему остервенению.

Когда я, наконец, добился того, что никто не смел отзываться обо мне неуважительно, то решил остановить свои каждодневные драки. Но через день понял, что не могу их прекратить. У меня вдруг страшно начали зудеть руки, ноги, голова, туловище, короче, все тело. Меня просто раздирала потребность врезать кому-нибудь по морде и получить по своей. Недели сплошных драк привели к тому, что я к ним страшно пристрастился, и они стали нужны мне, как еда и воздух. Не выдержав, я в тот же день избил одного разбойника и был избит двумя.

По истечении месяца я впервые принял участие в грабеже. Отказаться я не мог, потому что меня бы просто зарезали. Мы нападали на караваны, обозы, на одиноких и многочисленных путников. Иногда они добровольно сдавались, иногда сражались насмерть. Уроки Клина не прошли для меня даром, и я с остервенением бросался в бой.

Схватки на мечах, однако, не шли ни в какое сравнение с кулачным боем. Возвращаясь в логово, я всегда намечал одного, двух, а то и трех разбойников, с которыми буду драться. Камень, сообразив, что я не могу жить без драк, подкинул главарю идею захватывать в плен нескольких ограбленных и устраивать мне с ними поединки. Клину идея понравилась, а банда горячо ее поддержала. Всем уже осточертели мои выходки.

С тех пор начались мои боевые баталии с пленниками. Их приводили в логово с завязанными глазами, а через день отпускали с расквашенными лицами. Вскоре зрелище стало любимым развлечением бандитов. Вечером они собирались вокруг места схватки и наблюдали за ходом поединков. Нередко я дрался сразу с двумя или тремя противниками. Они избивали меня до полусмерти, но и сами оставались чуть живы.

В конце концов, мне дали новую кличку. Знаете, как меня прозвали?..

– Как? – оживился Джерри.

– Дикарем!.. Представляете себе?!.. Меня, человека атомной эпохи, доктора технических наук, какие-то средневековые варвары прозвали Дикарем!

Несмотря на то, что я был вынужден разбойничать, меня никогда не покидало желание вырваться из шайки и отправиться в Пэйфит. Мне опостылели безлюдные места и страшно тянуло в город. А еще я должен был отнести письмо Наргу, другу Ваха. Я выжидал случая, когда представится возможность сбежать.