Мир человека в слове Древней Руси

Вот эти-то слова, несомненно вторичного происхождения (на что указывают их суффиксы), особенно интересовали историков. Слово работник — от работа, а работа — "рабство"; когда-то работник был работягъ («тянет на себе» всю работу), так что современное просторечное работяга оказывается старинным книжным обозначением человека, который находится под «работным игом». Ср. в переводе «Александрии» (говорят женщине): «Аще бо нынѣ родиши, работяга (и) плененика родиши» (Срезневский, III, стб. 5; в греческом оригинале hypódulos "подневольный раб"). Обилие слов, порожденных этим корнем, поражает, но каждое новое из них обязательно приходит со своим суффиксом, так что со временем последовательно возникающие слова постепенно снимают исключительность древнего значения корня ("рабский труд"). В одном лишь Словаре И. И. Срезневского показаны такие значения слова работа: "рабство" — "служба" — просто "труд", тогда как работина — только "труд", а работание — только "служба"; работати — "находиться в рабстве" (в «Повести временных лет»), "служить кому-то" (позже, в Новгородской летописи) и вообще "трудиться" (в Никоновской летописи, т.е. с XVI в.). Значения производных слов привели к постепенному «смягчению» смысла корневого слова раб: "рабство" — "служение" — просто "труд". Сравнивая три глагола — работати, страдати, трудитися, — историк спрашивает себя, все ли три категории труда формально выражали юридическое состояние рабства (Романов, 1947, с. 48—49). Раб несомненно противопоставлен свободному — это ясно, но все ли сферы деятельности, известные и доступные рабу, оказываются недоступными для свободного, скажем, для смерда? Работают в поле, страдают в страду, трудятся до седьмого пота (слово трудъ значило "стеснение, тягость, досада", т. е. утомление от работы). В деле, труде, работе раб и свободный были равны, а потому и глагольные формы языка безразличны в обозначении того, кто работает. В древнейших славянских переводах различаются, однако, работати и служити, поскольку с их помощью переводили разные греческие слова (соответственно duleúō и latreúō — Ягич, 1902, с. 358); в Древней Руси значения этих глаголов постепенно сближались, поскольку лищь слуги служили, а все остальные работали.

Состояние рабства, правда, сохранялось долго, еще для А. Курбского и Ивана Грозного работа — "рабство", однако все новые слова, возникавшие позже (работание, работина и др.), уже не имеют такого значения. «Л. П. Якубинский считал, что слово робить в смысле пахать древнее рабства. Поэтому роба первоначально означало женщину-пахаря и позднее стало обозначать несвободную женщину. Слово же раб (в болгарской огласовке) появилось не позже середины X в. и связано уже с работорговлей и конкретными ее путями» (Зимин, 1973, с. 20).

Все, что известно об истории слова, противоречит такому суждению. Роба поначалу —сирота в патриархальном доме. И, однако, с каким постоянством, неуклонно, независимо от времени, условий, места и обстоятельств рабское состояние человека в народном сознании связывается с сиротским положением, особенно ребенка! В описании жизни при дворе князя Андрея Боголюбского (конец XII в.) встречаем слово паробокъ. Оно родственно со словом робенокъ, только с другим составом морфем, в числе которых префикс па- (как в словах па-дчерица или па-сынок), а этот древний префикс означал когда-то именно положение «под» кем-либо, «после» кого-либо, кто должен быть первым и главным (Фасмер, III, с. 180—181). Украинские парубки, холостые парни, — когда-то тоже сироты горемычные. В средние века, когда «истончился смысл» слова холопъ, а рабъ звучало еще слишком торжественно, появилось на Руси «много пустошныхъ сиротъ и работныхъ» (Домострой, с. 166), т. е. бездомных холопов. Старинный образ — лик рабства — снова возник из небытия при обозначении бесправных и бездомных людей государевых словом сирота.

Сирота (от древнего корня сир-) — человек без рода и племени, т. е. "лишенный родных, близких". Один из первых новгородских епископов (XI в.) Лука Жи´дята просил владетелей «к сиротам своимъ быть милостивыми» — как бы сверху, с амвона, внемля богу, призывал господ к милосердию. В XIV в. в берестяных грамотах находим и самоуничижительные характеристики их авторов; «попецелилеся горюнами» (№ 167), «сирота» (№ 5), а в XV в. слово сирота стало уже термином, которым, как иногда полагают (Пресняков, 1909, с. 48), заменили старое слово изгой.