Мир человека в слове Древней Руси

В описании битвы на реке Липице 1216 г. люди и людие — мужчины, жители города Владимира, способные к бою; им могут быть предпосланы определения добрые, молодые, меншие (Пов. Лип., с. 120) и т. д., но все они — людие. В отличие от этого народъ — менее организованная масса населения: «В Володимерѣ же остался непротивный [небоеспособный] народ: попове, черньци, жены, дѣти» (там же, с. 124). Под 1237 г. летопись перечисляет жителей города Суздаля, претерпевших беды от нашествия Батыя: «А черньци и черницы старыя, и попы, и слѣпыя, и хромыя, и слукыя, и трудоватыя, и люди всѣ иссѣкоша, а что чернець уных и черниць, и поповъ, и попадий, и дьяконы, и жены ихъ, и дчери, и сыны ихъ, — то все ведоша в станы своя» (Пов. нашеств., с. 136). Вначале летописец называет лиц, подлежащих церковному уставу (священники и убогие), и только затем общим словом всѣ указывает на остальных, но в число последних опять-таки не входят женщины и дети (их увели в полон). Люди и здесь — взрослые мужчины, крепкие молодые люди, подлежащие, судя по перечню, не церковному, а княжескому уставу. Люди — трудоспособные и боеспособные жители, которые опасны для захватчика. Люди — обычно мужчины или только мужчины: «А люди избиша от старьца и до сущаго младенца [сосущего молоко матери]» (Пов. нашеств., с. 134); как правило, люди — горожане: «вси людие града того» (Китеж, с. 214), с XV в. жители города — гражане или люди градьские (Пов. взят. Царьград., с. 250), а не просто люди; слово люди используется только для обозначения воюющих («греки и прочие люди, сущеи на стѣнах» (Пов. взят. Царьград., с. 250). Люди — всегда «свои», это христиане, потому что и «самояднии волци» противопоставлены «христианскым людем» (Сказ. Едиг., с. 244); люди ходят под князем своим, они подданные; социальная характеристика людей устанавливается по выражениям вроде «боляре его [царя] и вси людие» (Пов. взят. Царьград., с. 252), «за князь и за люди» (Пов. Темир., с. 234) и т. д. Люди — самостоятельные, способные к какому-либо делу мужи, свободные и «свои», объединенные общим вождем и предприятием, подвластные светскому закону. Только за пределами древнерусского общества, уже в Московской Руси, «люди» станут зависимыми, дворовыми, слугами: «А с людьми бы и со крестьяны своими дворяне и дѣти боярские в однѣ обыскные рѣчи не писалися» (Улож. 1649 г., с. 54) — писались бы отдельно, поскольку дворяне уже выше «людей», они не дворовые. Люди и крестьяне — частое для XVII в. выражение.

Лично свободный, но социально зависимый человек не существует отдельно, он представлен в общей группе себе подобных. Всегда уточняется, о ком идет речь — о людях своих или твоих, людях княжьих или церковных (священник, дьякон, игумен в «Уставе Владимира»). Так уже у Илариона в середине XI в.: «Мы, людие твои, тебе ищемъ, тобѣ припадаемъ» (л. 196а); так и князь Владимир «безъ блазна же богомъ даныя ему люди управивша» (л. 195а). Властитель может собрать или распустить своих людей, наложить на них оброк или дань; ими правят и правят над ними, творят насилия или неправды, и тогда они могут «възмястися», требуя от властителей исполнения взятых на себя обязательств: защиты, кормления, работы. Ольга, пойдя по погостам, «дани полагаша на людехъ» (Жит. Ольги, л. 382), на всех подданных. «Люди» в Ипатьевской летописи упоминаются часто, и почти всегда это подданные, которые связаны с князем феодальными отношениями, они отличаются от «кромѣшьныхъ людий», от чужих, иноплеменных (Флавий, с. 248) — еще одно указание на тесные связи людей с господином по признаку «свой» или «наш». Неуловимость значения слова люди в том и состоит, что, сохраняя старинный смысл родового быта (люди — «свои», хотя и те, что помоложе, поплоше), оно постепенно становится термином, выражающим феодальные отношения. Для каждой последующей ступени вверх по лестнице отношений все, кто ниже, — его «люди». Однако понятия о связи между людьми, отражая изменения социальных отношений, все больше дробятся, становясь двуедиными в определениях: «головьнии» над «моложьшими людьми» сами являются младшими в отношении к сюзерену. В жизни нет абсолютных граней, не найдем мы их и в языке. Средневековое равенство людей понимается как свобода в отношении друг к другу, хотя и не ко всем сразу. Уже Владимир Мономах советовал сыну: «Сѣдше думати с дружиною: или люди оправливати, или на ловъ ѣхати» (Лавр. лет., л. 81) — либо править людьми, либо охотиться, но всегда посоветовавшись с боярами; князь и сам не свободен.