Мир человека в слове Древней Руси

Мы не оговорились, употребив слово во множественном числе: человѣкы, чловѣци — это множество «человеков». Люди — совсем иное дело. Все языки, сохранившие последний корень, в том числе и старославянский, указывают на то, что людье — "свободные, социально независимые члены общины", но в этом определении ничего не говорится о «полной» их силе. Слово люди характеризует не физическую, а социальную сторону отношений между людьми, а это значит, что и возникло оно позже, чем человек. Человек в форме единственного числа, а люди — во множественном довольно поздно стали формами «одного слова», уже после того, как понятия физической силы и социального ранга совместились в сознании людей, и важность положения в обществе заменила ценность прежней мускульной силы. В Древней Руси слову человекъ, обозначавшему каждого отдельного индивида с его силой, противопоставлялось слово людье — не множественного числа, а собирательного значения в форме единственного числа. Людье — это масса в единстве, а человѣкъ — это «личное единство», выражает представление о личности, не очень популярное в раннем средневековье. Лишь в конце XV в. могла появиться фраза вроде этой: «Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются бѣлому человѣку» (Аф. Никит., с. 450), и только от XVII в. доходит до нас горестное присловье «людей много, а человѣка нѣтъ» (Симони, с. 119). С этого времени оказывается важной и личность человека безотносительно к роду-племени: «Какъ к намъ пришелъ? Откуду еси? Что еси за человѣкъ? Что ти имя твое?» (Жит. Мих., с. 336) — имя и человек еще одно и то же, по имени можно составить впечатление и о человеке, и о том, откуда он; этого достаточно, чтобы оценить его самого. Видимо, потому и древние летописи говорят о добрых людях, а вот о добром человеке — никогда. В сочетании добрые люди отражен социальный признак, а человек стоит само по себе, уже независимо от социальных характеристик. Впервые, пожалуй, только в «Уложении 1649 года» отмечается разница: «А доброй ли онъ человѣкъ или лихой?» (с 171) — это тот, кого «въ обыску одобрять» (с. 172), т. е. у кого ничего не нашли во время обыска. «А въ обыску его назовутъ половина — добрымъ человѣкомъ, а другая половина назовутъ лихимъ человеком — и того человѣка пытать» (с. 171), потому что возникают сомнения: добр ли человек на самом деле. А вот «тотъ человѣкъ доброй, и воровства от нево никакова не будетъ» (с. 158). Выйдя из круговой поруки «мира», человек постепенно принимает на себя и все те признаки-характеристики, которые прежде свойственны были этому «миру» в целом. Сочетание добрые люди заменяется сочетанием добрые человеки. С одной стороны, люди по-прежнему противопоставлены человеку, с другой — люди и есть совокупность «человеков». На этой основе впоследствии и происходит совпадение обоих корней в общем слове; человек — как единичность, люди — составляющая их множественность.