Мир чудес

Все, казалось, было в полном порядке, вот только нам пришлось отказаться от идеи навести глянец на «Лионскую почту», которую мы на обратном пути намеревались вставить в репертуар вместо «Корсиканских братьев».

Были у нас, правда, и кой-какие неурядицы, потому что клика Севенхоус, Чарльтона и Вудса принялась плести интриги. Интриговали они по мелочам (потому что ни с какими серьезными происками Холройд мириться бы не стал), в личном плане, и бороться с этим было гораздо труднее. Так, они пытались подольститься к Гордону Барнарду, исполнявшему главную роль; они пели ему сладкие песни о том, насколько проще играть с ним, чем с сэром Джоном. Барнард не хотел это слушать, потому что был порядочным человеком и знал собственные недостатки. Один из них проявлялся во «Владетеле» и «Скарамуше», где мы использовали довольно много статистов. Эти не имевшие театрального опыта люди выглядели на сцене как деревянные, если только их не раздразнить, не подзадорить. Сэр Джон был в этом большой дока (насколько я понимаю — и Ирвинг тоже), у него были свои приемы подтягивать новичков-статистов до необходимого уровня — сделать замечание незаметно для зала или шепнуть ободряющее словцо. Барнард этого делать не умел, и как только он начинал что-то им шептать, статисты замирали как вкопанные, устремляя на него полные ужаса взгляды. Это всего лишь вопрос личных качеств, но поделать с этим он ничего не мог. Играл он превосходно, а вот вдохновлять других не умел. Когда такое случалось, Чарльтон и Вудс начинали смеяться, и иногда так, что даже публика это видела, — пришлось Макгрегору поговорить с ними.

А еще они отравляли жизнь бедняге К. Пенджли Спиккернеллу и делали это способами, понятными только актерам. Находясь одновременно с ним на сцене, они умудрялись оказаться у него на дороге, когда ему нужно было сделать какое-то движение. Через несколько секунд вся мизансцена нарушалась — и возникало впечатление, будто по его вине. И еще — в «Скарамуше», где он играл одного из персонажей комедии масок и выходил в длинном плаще, волочившемся по полу, Чарльтон или Вудс наступали на этот хвост, пригвождая Спиккернелла к месту как раз в тот момент, когда ему пора было двигаться. Им только и нужно было сделать это раз-другой, и у Спиккернелла возникла настоящая фобия: он боялся, что это будет происходить каждый раз. А он был из тех людей, которые не умеют защищаться от таких пакостей.

Они издевались над Гвендой Льюис, заглушая ее немногие реплики, но Джим Хейли уладил это дело — отправился в их гримерную и поговорил с ними на языке, которому научился во время службы на флоте. Вроде бы пустяки, но вполне достаточные для того, чтобы возникли никому не нужные трения, ведь театральное производство — это тонко отлаженный механизм. Во время гастролей угрожать им увольнением не имело смысла, потому что заменить их было некем, и, хотя в труппе существовали штрафы за нарушение профессиональной этики, застать их на месте преступления Макгрегору было затруднительно.

Их главный триумф был связан не со сценой, а с атмосферой в труппе. Боюсь, вам это будет неприятно, Роли, но не сказать об этом нельзя. Великая страсть, которую Студент питал к Одри Севенхоус, не была ни для кого секретом. Любовь и чих не замолчишь, гласит пословица. Не думаю, что Одри и в самом деле была испорченной девицей, но в ее духе был флирт особого рода. Таких девушек раньше называли «членовредительницами». Ей нравилось иметь ухажера, который крутился бы вокруг нее, но чтобы она не чувствовала перед ним никаких обязательств. Она, наверно, воображала себя прекрасной Одри, которая никак не может отвечать за последствия своей роковой красоты. Видимо, сама она и не подозревала, что происходит, но Чарльтон и Вудс решили разогреть этот котел до кипения. Они не уставали нашептывать Студенту, что тот должен насладиться прелестями мисс Севенхоус в полной мере — «сляпать ей карапуза», по их выражению, — или он не мужчина. Студент же, поскольку никому еще не ляпал карапуза, пребывал в самой постыдной неуверенности, и они советовали ему не начинать с мисс Севенхоус, иначе она наверняка распознает в нем девственника и поднимет на смех. Словом, будут ему шмальцы. Они подзуживали беднягу в преддверии великой победы пройти что-то вроде ускоренного курса любовных наук и обещали ему свою помощь в этом деле повышения квалификации.

Если бы они не трепали языками направо и налево, то все это осталось бы просто дурной шуткой, но такая сдержанность, конечно же, была совсем не в их стиле. Тогда я испытывал к ним сильнейшую антипатию, но впоследствии мне встречалось множество похожих людей, и теперь знаю, что в них не было жестокости — больше высокомерия и глупости. Они оба думали, что перед ними не устоит ни одна женщина, а такие люди больше чем на дураков не тянут.