Мир эфира

– А я их найду? – вдруг засомневался Антəм. – Я очень давно был в незаселённых пещерах. И не один, а с другими учениками. И плохо ориентируюсь в лабиринтах.

– Найдёте, это не сложно. Нужен тот вход в пещеры, что у самой обсерватории. Её-то отовсюду видно! А там я метки на стенах нарисовал, чтобы не вспоминать каждый раз, на какой развилке куда поворачивать.

В Преисподней

Действительно, несложно, – думал Антəм, продвигаясь по пещерам на следующий день. – Отметки очень чёткие, препятствий почти нет. Забыл светильник, болван, так сразу как вошёл, пожалуйста, он самый. Как для меня приготовленный, хотя, конечно, это он для себя оставил… Так, а тут куда? Ага, вижу…

Подземники и впрямь тревожились. То ли о результатах, как думал Джотиш, то ли о нём самом. Один из них ждал на условном месте. С облегчением поприветствовав Антəма, он взялся проводить его – чтобы добраться быстрее – короткой дорогой. И они полезли по жутко извилистому и тесному ходу. Что он ещё и разветвлялся всё время, ладно, авось, проводник знает, какое ответвление выбрать. Выбирал он, ни секунды не сомневаясь, что Антəма успокаивало. Хотя сам он в этом трёхмерном лабиринте сбился бы на второй развилке. Извивался этот лаз не только вправо-влево, это бы ладно, а то и вверх-вниз. Чуть ли не вертикально, казалось Антəму. Они то карабкались вверх, причём ноги всё время соскальзывали с мокрых камней, наклонённых под всевозможными неожиданными углами, то осторожно сползали вниз, то с трудом протискиваться, боясь застрять. Проводник проделывал всё гораздо ловчее, чем Антəм, хотя был низеньким и толстым. И, видимо, младше Антəма, голос у него был писклявый. Довольно редко им удавалось просто идти рядом, тогда Антəм старательно отводил глаза – нехорошо пялиться на того, кто, может, с голода опух. Хотя Джотиш и рассказывал, что у подземников не так уж плохо с питанием, но это ведь он их рассказы передавал, а они, может, из гордости не хотели… Тут он стукнулся головой – хорошо, что не глазами! – о низко нависший бугристый потолок туннеля и посторонние мысли из неё буквально выбило. Нельзя отвлекаться от дороги. Вроде бы даже и заметил препятствие, и нагнулся, но – почему-то недостаточно низко… Это незначительное происшествие так уязвило его, что он никак не мог перестать о нём думать. – Наверное, – решил он, – мне стыдно предстать неловким болваном перед чужаком. А что тут такого? Посмотрел бы я на него наверху! Небось, в большой комнате продвигался бы по стеночке мелкими шажками. Впрочем, нет, вру, большие залы тут тоже есть, только в этой норе не встречаются. Пока я сам спускался, пару раз в таких оказывался. Но вот как бы он прошёл просто по открытому месту? Наверное, с трудом преодолевая страх упасть в небо. Но не могу его в этом винить. Я и сам теперь на небо смотрю с опаской. Запуск этот жуткий. Потом новости о Небесном Огне. – Антəм даже о стыде за свою неуклюжесть забыл. – Кто знает, как дальше будет падать температура? И ведь не померить теперь. Только кретин выкалывает себе глаза, завидев впереди пропасть, – подумал он, страшно сказать, о самом Крыше. – Может, на градус – на два – на трюжину – на хох – и бабах? И всем конец. – Он всерьёз задумался. – Мало ли что пока отклонение от обычной температуры небольшое. Анаистетонный взрыв – не элахистонный, при котором температура намного отличается от нормальной, причём в плюс, а не в минус. Может, он происходит при почти нормальной температуре? Что-то там, в элахистоне, крутится, как часы, в которых самые маленькие шестерёнки – анаистетоны. Или нет, шестерёнки – афикноменоны, а уже те сделаны непосредственно из анаистетонов. Как говорил Джотиш, вихрь. Но анаистетонов-то всё прибавляется, шестерёнки становятся толстыми, массивными, а запас вращения у них всё тот же, они замедляются, замедляются… и – не могут дальше существовать. Рассыпаются на анаистетоны. Потому что – неизвестно почему, т.к. неизвестно устройство всего этого – они удерживают анаистетоны только с помощью этого самого движения. Пусть хотя бы и правда афикноменоны – это анаистетонные вихри. И кто знает, когда скорости вихрей не хватит удерживать массу? Насколько у них большой запас устойчивости? Насколько сильно на температуре, которая всего лишь признак, а не причина распада, сказывается близость к неустойчивости, чтобы по ней судить? Когда всё рухнет?!.

– Вы – не Джотиш, – сказал вместо приветствия пожилой подземник, в дом которого они – наконец-то! – дотащились. Видимо, довольно важная шишка: хорошо одет и полон чувства собственно достоинства. Но войти пригласил – что уж на улице выяснять отношения. – Тем более, – подумал Антəм, – неизвестно, в какие неприятности тут можно попасть за контакт с нами, живущими на Горе, слугами воображаемых бесов.