Мир Элдерлингов. II том

А потом он просто вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что из стоящей на столе вазы с цветами выплеснулась вода. Элис не двигалась, дрожа и пытаясь выровнять дыхание. На мгновение она задумалась — за ней ли осталась победа? Потом решила, что ей все равно. Когда она дернула за шнур колокольчика, чтобы вызвать служанку, голова уже была занята сборами в дорогу.

— Ты испортил рубашку.

Гест поднял взгляд от стола, стоящего в углу его спальни. Все ещё сжимая перо, он нахмурил брови, недовольный тем, что его прервали.

— Испортил так испортил. Ничего не хочу об этом слышать. Просто выброси её.

Он снова макнул перо в чернильницу и продолжил что-то яростно царапать на бумаге. Гест в дурном настроении. Лучше будет помолчать и закончить распаковывать сундуки.

Седрик подавил вздох. Были дни, подумалось ему, когда он не мог представить себе лучшего будущего, нежели служба у Геста. Но бывало и так, как сегодня, — когда он гадал, сможет ли хотя бы ещё ненадолго сохранить уважение к этому человеку. Несколько секунд Седрик рассматривал рукав голубой шелковой рубашки с россыпью мелких подпалин. Он точно знал, как это получилось. Трубка, небрежно выколоченная о дверцу кареты, и искры, отнесенные встречным ветром прямо на рукав рубашки, прежде чем Гест успел убрать руку. Седрик поскреб ногтем ткань, и отметины гари превратились в крохотные отверстия с опаленными краями. Нет, починить это уже не удастся. Жаль.

Он хорошо помнил солнечный день, когда они купили рулон этого шелка на калсидийском рынке. Это была их самая первая поездка в Калсиду по торговым делам. Долгое плавание казалось тогда Седрику невероятной авантюрой. Он проникся уважением к Гесту, видя, как его друг и работодатель уверенно и целеустремленно шагает сквозь шум и гам чужеземного торжища. Тогда это все ещё было опасно — двум торговцам из Удачного отправиться на столичный рынок Калсиды. Воспоминания о войне оставались свежи, а мир заключили слишком недавно, чтобы в него поверить. На каждого торговца, стремившегося освоить новый рынок, приходилось по два калсидийских солдата, не простивших поражения и желавших свести счеты с чужаками. Вдовы, просящие милостыню на подходах к рынку, плевались и бросали проклятия им вслед. Сироты то клянчили у чужестранцев монетку, то швыряли в них камешки.

На миг Седрику ясно вспомнилось все: жаркое солнце, узкие извилистые улочки, шустрые мальчишки-рабы в коротких рубахах, с пыльными босыми ногами, густой запах неочищенного курительного зелья, плывущий над открытым рынком, и женщины, обвитые шелками, кружевом и лентами, похожие скорее на маленькие корабли с грузом ткани, чем на человеческих существ. Лучше всего ему помнился Гест, идущий рядом с ним широкими шагами, — на губах улыбка, глаза жадно впитывают виды чужой страны. Он переходил от одного прилавка к другому, как будто состязался с кем-то в стремлении найти как можно больше нужных товаров. И даже не очень-то уверенное владение калсидийским языком не было помехой торговле. Если продавец тряс головой или пожимал плечами, Гест просто начинал говорить громче и жестикулировать оживленнее, пока не добивался понимания. Он сторговал рулон голубого шелка за небрежно брошенную на прилавок горсть монет и умчался дальше, оставив Седрика завершать покупку, а потом догонять его. Рулон лазурной ткани болтался и подпрыгивал на плече. Позже в тот же день они посетили мастерскую портного неподалеку от постоялого двора, и Гест распорядился, чтобы из этого шелка для них с Седриком были сшиты по три рубашки. На следующее же утро рубашки были готовы.

«Ну как тут не полюбить Калсиду! — восклицал Гест, когда они забирали заказ. — В Удачном я заплатил бы втрое больше, и мне пришлось бы ждать неделю».

Кстати, сидели рубашки идеально.

А теперь, два года спустя, последняя из голубых шелковых рубашек Геста была испорчена небрежно выбитым пеплом. Последнее напоминание об их первом совместном путешествии. В этом весь Гест! Для него существуют страсти, но не существует сантиментов. Все три голубые шелковые рубашки Седрика были целы, однако он сомневался, что будет теперь их носить. С чуть заметным вздохом он в последний раз сложил рубашку. Было жаль отправлять её в груду вещей, предназначенных на выброс.

— Если хочешь мне что-то сказать, то скажи. А не броди здесь и не вздыхай, как влюбленная девица в дурной джамелийской пьесе.

Похоже, все расчеты Геста шли вкривь и вкось. Он отшвырнул листы с такой силой, что несколько из них даже упали на пол.

— Ты слишком напоминаешь мне Элис с её укоризненными взглядами и вздохами украдкой. Эта женщина неблагодарна. Я дал ей все, абсолютно все! А она только ходит с кислым видом или вдруг заявляет, что ей нужно что-то ещё.

— У неё кислый вид, только когда ты её обижаешь.