Мир фантастики 2010. Зона высадки

— Папа, — пискнула Анна, бросаясь ему на шею. — Ты тоже с нами? Ведь мы непременно поможем им? Да?

— Во всяком случае, попытаемся, — заверил ее отец.

— У вас очень холодный пол, — сообщил Бармадон. — Можно мне к вам забраться?

— Давай, — махнул рукой Дин, и шар, подкатившись к его башмаку, мгновенно растекся и скользнул к Дину на колени, где вновь принял прежнюю форму.

Бармадон был совершенно невесом. Дин протянул руку, желая, впервые, погладить загадочное существо, но рука беспрепятственно прошла сквозь слабо светящееся пространство и легла на колено. Дин ощутил шероховатость ткани и вздрогнул.

— К тебе, Бармадон, невозможно привыкнуть. Ты — нечто такое, что начисто опровергает здравый смысл и физические законы. Ты просто не можешь существовать.

— А я и не существую, я просто есть.

— Ничего, Бармадончик, — ласково сказала Анна. — Папа привыкнет. Правда, папа?

— Постараюсь, — пообещал Дин и осторожно вытащил свою руку из Бармадона. — Тебе не больно?

— У нас нет боли. Но иногда я себя плохо чувствую, когда переберу энергии или сильно недоберу. Тогда мне ничего не хочется.

— Послушай, Бармадон, — сказал Дин. — Чтобы тебе помочь, я должен хоть как-то представлять, что ты такое. Попробуй рассказать.

— Ты все равно не поймешь. У вас нет таких слов, какие мне нужны.

— Я расскажу, — вдруг решительно сказала Анна. — Они зовут себя Ич или Иче. Их очень мало. Они слабые и часто гибнут. Правильно, Бармадон?

— Правильно. Только мы не гибнем, мы — исчезаем. Особенно легко исчезнуть, пока ты делишься или сразу после этого. В это время нужно много энергии, а ее не стало. Раньше на планете было тепло, и жила цивилизация Иче. Вся планета была покрыта нами, а теперь остались только отдельные островки, и между ними нет общения. Возможно, те двадцать три Иче, что живут в лесу, — это последние на планете.

— Ты говоришь о цивилизации, — задумчиво сказал Дин. — Но разве может быть цивилизация, которая ничего не создала?

— Ты считаешь, что цивилизация может создать только материальное, но мы сами нематериальны, потому и создаем то, что нельзя ни увидеть, ни пощупать.

— Что, например?

— У вас это называется музыкой, звуком, мелодией. Если ты выйдешь без скафандра в лес за куполом, то ты не увидишь ни одного Иче, но, возможно, услышишь их.

— Бармадончик, — попросила Анна. — Исполни что-нибудь, для папы. Ну, пожалуйста.

— Хорошо. Сейчас.

Дин с изумлением смотрел на Иче. Бармадон заметно уменьшился, потом внезапно стал больше, и в воздухе разлился тонкий переливчатый звук. Он колебался, то нарастал, то ослабевал. И сколько непонятной скорби, готовности к самопожертвованию и в то же время такая жажда жизни слышалась в этом заполнявшем все вокруг звуке, что Дин почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Взглянув на дочь, он увидел слезы, медленно катившиеся по ее ставшему вдруг не по-детски серьезным лицу. И вдруг Анна тоже запела, без слов, одним голосом вплетая в чужую мелодию свою хрупкую партию. Но вот ее голос окреп, он отделился на какомто томительном, звенящем звуке от основного русла и вдруг посыпался светлыми и ликующими водопадами. У Дина свело губы. Он почувствовал, что не может сдержаться, из него тоже рвутся непонятные, упоительно-прекрасные звуки, он приготовился вступить, но мелодия уже кончилась. Тишина на какое-то время оглушила его.

— Папа, ты плачешь, — блаженно пробормотала девочка и торопливо начала отирать собственные слезы.

— Мне плохо, — предупредил Бармадон. — Я истратило много энергии. Меня надо покормить.

— Включить свет? — с готовностью спросила Анна.

— Лучше бы грелку. Это быстрее и вкуснее.

Девочка вздохнула.

— Грелку забрала мама.

— Сейчас принесу, — раздался в дверях спокойный голос.

Вздрогнув, отец и дочь повернулись на голос. В дверях стояла Джулия.

Пока Бармадон молча наслаждался теплом грелки, Дин рассказывал жене все то, что только что узнал.

— Надо разрушить купол, — решительно сказала жена, ласково поглаживая ставший очень большим живот.

— Ты думаешь? — с сомнением проговорил Дин.

— Тут и думать не о чем. Я не смогу спокойно родить, если буду знать, что где-то в нескольких шагах от меня погибает живое существо, которому я могу помочь, но не хочу. Ведь им и надо-то только света и тепла. Сделаем для них что-то вроде инкубатора с зеркальными стенками и большими раскаленными лампами.

— А если они начнут хулиганить? Дерзить и ссорить нас друг с другом? Им это по силам.

Она задумалась.

— Если они не будут вести себя прилично, мы покинем планету. Их всех надо об этом предупредить. Вот и все.

— Правильно, — поддержала ее Анна. — Они очень послушные, когда для них делаешь добро.

— А с тобой я, между прочим, еще собираюсь поговорить. И очень строго, — сказала мать и, тяжело поднявшись, пошла к двери. — Спать-то собираетесь? Полуночники.

* * *

Когда на Л-412 опустился звездолет, весь экипаж с изумлением приник к иллюминаторам. Прозрачного купола не было. Дом стоял совершенно открыто, и по ступеням крыльца сбегала девочка.