Мир Гаора (СИ)

   Совет был по делу, и он вернулся на своё место, влез в нагревшийся за ночь одеяльный кокон и посмотрел на соседа. Седой спал. В темноте щетина на его лице была совсем незаметна, и, разглядывая его, Гаор убедился: чистокровный. Но чистокровных не обращают в рабство. Ни за какие преступления. Рабство только для полукровок. Или... то, о чём иногда шептались с суеверным ужасом: политический. И что за статья: авария с жертвами? Компенсация семьям погибших? Но чтобы за это в рабство? Непонятно. Но в любом случае Седой вчера его спас. Первый день самый трудный, как поставишь себя, так и дальше пойдёт. Седой поставил его, и теперь любая его промашка не смертельна. Да, он многого не знает, а ведь был прав: есть свой Устав! Гаор улыбнулся. А самое здоровское, что успел он с Ясельгой расплеваться, а то бы загребли девчонку, жена не жена, пойди, докажи, а так... он чист, и она не при чём. С этой улыбкой он и заснул.

   А разбудила его общая, привычная с раннего детства команда.

   - Подъём! - орал надзиратель, хлопая по решёткам дубинкой так, что металлический гул перекрывал его крик. - Старшие, сдать одеяла, камеры к поверке!

   Толкотня у параши и раковины, встряхиваются, складываются и сдаются по счёту одеяла, многие со сна путают пятёрки, и Слон наводит порядок пинками и подзатыльниками, и в строю стоят, зевая и жмурясь, будто досыпая. Снова обыск камеры, личный обыск, лязгнув, задвигается дверь.

   - Ну и как? - смеётся Седой. - Какие сны видел?

   - Разные, - в тон отвечает он.

   - А дёргался чего? - бурчит Зима.

   - Война снилась, - вздохнул Гаор.

   - А чо? - спросил Чалый, - страшно тама?

   - Страшно, - честно ответил Гаор.

   Здесь, он это не так понимал, как чувствовал, молодецкое ухарство ни к чему, вернее, оно не в этом. Он сел на нары и стал растирать, массировать ступни и пальцы ног, как его научили тогда в госпитале. Вчера сильно замёрзли, болят, надо разогреть.

   Издалека донеслось повизгивание колёсиков.

   - Во! - обрадовался Гиря. - Жрачку везут.

   - Ты слушай, откуда, ща накормят тебя, не отплюешься! - фыркнул Чалый.

   Да, скрип приближался с другой стороны. Гаор поднял голову и увидел, как мимо их камеры прошёл надзиратель, а за ним двое рабов проволокли тележку с трупом. Ошибиться он не мог: навидался. Парень с тёмным ежиком в заляпанной кровью рубашке и рваных штанах был мёртв. Камера проводила тележку заинтересованными, но не сочувственными взглядами. Гаор посмотрел на Седого.

   - Да, - кивнул тот в ответ на не прозвучавший вопрос. - Забили ночью.

   - Блатяги, - пренебрежительно изобразил плевок Чалый. - Рвань голозадая. Лягвы.

   Лягва? Ещё одно ругательство? И Гаор не выдержал.

   - А это что?

   - Лягва-то? - переспросил Чалый и заржал. - Ты лягушек видел?

   - Видел, - настороженно кивнул Гаор, уже жалея о вопросе и подозревая, что стал объектом розыгрыша.

   - Они какие?

   - Зелёные.

   - А ещё?

   Гаор пожал плечами.

   - Бывают коричневые, в крапинку.

   - А ещё?

   Остальные слушали, не вмешиваясь, фыркая сдерживаемым смехом.

   - Мокрые.

   - А ещё?

   - Холодные.

   - А ещё?

   - Пучеглазые.

   - А ещё?

   - Ну, противные.

   - А ещё?

   Гаор пожал плечами и честно признался.

   - Не знаю.

   - Гладкие они! - заржал Чалый, - понял теперь? И холодные, и мокрые, и противные. Одно им слово - лягвы!

   И вокруг все заржали так же радостно и весело.

   Гаор медленно кивнул. Да, теперь он понял. То, что было предметом гордости: гладкость кожи, чтоб ни волоска на теле, чтоб волосы на голове не длиннее ногтя, а ещё лучше наголо, бритьё дважды в день, даже на фронте, здесь это... Всё правильно. Тогда, когда их пятёрку вывезли из Чёрного Ущелья на смену, первое, что услышали:

   - В душ марш. Как дикари обросли! Волосатики!

   И они не обиделись, сами мечтали об этом больше, чем о еде. И в душе брились сначала, потом мылись и снова брились, снимая всё до волоска, и предстали перед начальством ещё в прокопчённом мятом, кое-как заштопанном обмундировании, но гладкие, как и положено... чистокровным. А здесь значит... похоже, ему даже повезло, что волосы и щетина, похоже, чистокровных здесь крепко не любят. А как же Седой?

   Он посмотрел на Седого, и тот улыбнулся ему.

   - Привыкай. А! Вот и везут всё-таки.

   Тележка была, похоже, та же самая, но Гаор об этом не думал, стоя в очереди за пайком. Как и вчера вечером кружка с питьём и четвёртка хлеба и ещё кружок в палец толщиной чего-то напоминающего ливерную колбасу. Подражая Седому, он надорвал хлеб, выгреб и съел мякиш, засунул кружок в получившийся карман, размял, чтобы размазалось, и уже тогда съел., управившись как раз к приходу надзирателя за кружками. Паёк был, конечно, мал, но даже получше, чем на гауптвахте или в училищном карцере.

   Многие, поев, улеглись досыпать. Наверху, судя по доносившимся словам и звучным щелчкам по лбу, играли в чёт-нечёт. Ну, ему, пока лоб не зажил, играть нельзя - это понятно. А чесался лоб отчаянно. Настолько, что он встал и огляделся в поисках занятия, чтобы отвлечься от зуда.

   Гаор подошёл к решётке и, встав в углу, попробовал выглянуть в коридор.

   - Мотри, влепят! - предупредили его.

   - Не, - сразу возразил Чеграш, - слепой что ли, видел же кто седни.