Мир Гаора (Сон 1-10) [СИ]

Яржанг резко отвернулся от величественной картины и подошёл к очагу. Если он сядет в кресло, появится слуга, разожжёт огонь и исчезнет, оставив главу рода размышлять о судьбах рода. О величии его прошлого и возвышении в будущем. Чёрт, неужели он всё-таки ошибся. И тогда в выборе, и сейчас… А ошибаться ему нельзя, слишком много желающих воспользоваться ошибкой Юрденала. Ту ошибку не исправишь. Эту… тоже, решение необратимо, закон не имеет обратной силы, а приказы не отменяются. Подчинение и несгибаемость — заветы предков, огнём и мечом покоривших материк, поставивших на колени племена дикарей, отсортировавших эту волосатую массу и отделивших вредных от полезных. Вредных вырезали, а полезных обратили в рабство. И пятьсот лет неустанно строили величественную пирамиду… Так в чём же его ошибка? У него не было, не могло быть другого решения, ни тогда, ни сейчас.

Яржанг Юрденал стоял, держась за спинку каменного кресла, будто не решался или что-то не пускало сесть в него. Стоявший за портьерой слуга терпеливо ждал следующего движения. «Скорей бы уже решалась старая сволочь, правда, молодая не лучше. Весь в папеньку, только ещё и дурак. Нет, старик помрёт, придётся увольняться, с молодым пусть другие возятся. Хуже нет, когда над тобой дурак, его глупость тебе же боком. Ну, давай, старый пердун, либо туда, либо сюда», — привычно думал слуга.

И словно почувствовав непроизнесённое, Яржанг Юрденал резко повернулся и вышел из каминного зала.

* * *

Плешак был прав. Всё устаканилось. Хотя, конечно, хватало и неприятностей. Недовернёшься бьют, перевернёшься бьют — старая строевая поговорка оправдывала себя и здесь.

Несколько дней Гаору удавалось избегать крупных неприятностей. Правда, он и старался. Пока всех тонкостей не узнаешь, нарушать нельзя. Залетишь там, где опытный проскочит. Метки он пришил, место в строю и за столом больше не путал, Булан к нему не цеплялся, да и с остальными он не то что ладил, а не давал повода к вражде, твёрдо помня: он здесь новобранец. Со всеми вытекающими последствиями. Так что, смотри, слушай, запоминай и не рыпайся. Соседа по столу звали Зайчей, спал он через три койки от него в том же ряду, нижнего по койке Полошей, был тот медлителен и основателен во всём, что делал, но, если надо, умел и быстро бегать, мальчишку с вечно полуоткрытым ртом и изумлённо вылупленными светлыми глазами Тукманкой. Незнакомые слова Гаор просто запоминал, стараясь самостоятельно догадаться о смысле, лезть с вопросами наобум не хотелось. Выплаты ещё не было, и долг Мастаку оставался за ним, но, как он заметил, долги были у многих. Друг другу за игру, в ларёк, тому же Мастаку за новый гребень или ещё какое рукоделие. В ларьке можно было прикупать к пайку.

— Понимашь, паря, — бодро трепался за работой Плешак, — там при погрузке-выгрузке то порвётся что, то сомнётся, али ещё как попортится. Что получше, понятно, в дешёвые отделы скидывают, это не у нас, у нас основной комплекс, тута всё люксово́е. И нам перепадает. Что из носильного к Матуне, там уж зашьют, починят и к делу приспособят, а жрачку бросовую в ларёк. Фишки-то дают, — хохотнул Плешак, — их тратить надо. Ты сигарету, скажем, купил, фишку отдал, её тебе же в следующую выплату снова дадут, ты её снова в ларёк снесёшь. Во колёсико крутится! — Плешак восхищённо покрутил головой.

Гаор согласился, что придумано неплохо. В самом деле, даже сигареты есть, в россыпь, зелёненькая за штуку, многие, он заметил, покупали в складчину и курили, деля по затяжкам. Курили в умывалке и, вроде бы, где-то ещё, он не знал, но и не интересовался: ему купить не на что, попросить не у кого. Сигареты были и в пайке, мужчинам пачка на две недели, так что свою он получит ещё нескоро. Тогда всё и узнает.

Постепенно укладывались в памяти лица и прозвища, всякие важные для жизни мелочи. С гребнем оказалось достаточно просто, и Гаор теперь, как и все, умывшись и натянув на бельё комбинезон, несколько раз проводил зубчатой стороной по волосам от макушки к краям. Зубцы сами разбирали и ровно укладывали волосы. Некоторые даже бороду так себе расчёсывали, но у него только короткая и редкая щетина вокруг губ и на подбородке, а на теле ещё меньше. В душе он то и дело ловил на себе взгляды, иногда насмешливые, чаще любопытные. И хотя всё понимал, было это неприятно, и потому старался мыться после всех и, как вытрется, сразу обязательно одевался.

И вот, на чём берёгся, на том и вляпался!

Тот день выдался уж очень суматошным. Привезли много нового товара, часто прибегали из залов, дверь не закрывалась, а под конец пошли вовсе дуры тяжеленные, да такие, что они и вдвоём их с трудом ворочали.

— И на хрена тяжесть такая? — хрипел Плешак, — от неё ж радости никакой.

— Нам точно, — согласился Гаор, перетаскивая неповоротливую громадину через поперечную рельсу, по которой двигалась дверь склада.

Надзиратель, наблюдавший за их стараниями, хохотнул.

— Ну, дурни, дикари волосатые, стационарный энергоблок называется.

Уставший Плешак даже позволил себе высказаться.

— Нам это без надобности.