Мир Гаора (сон 1-8)

— Эй, Рыжий, чего встал.

Вот и назвали — понял он. Нет Гаора Юрда, есть Рыжий. Ну, так и быть по сему.

Он отошёл от раковины, уступив мужчине с перебитым носом, и осмотрелся. Уже по-новому: приглядываясь и запоминая.

Вон Слон полулежит на нарах и разглядывает потолок, в углу у решётки стоят пятеро и о чём-то трепятся. Трое играют в чёт-нечёт. Интересно, на что здесь играют? В казарме играли на сигареты, пайковый сахар, ну и на деньги, понятно. А здесь? На верхних нарах то ли спят, то ли так валяются… Все, как и он, босиком, в рубашках и штанах, есть рваные, есть заплатанные. Так что… ничем он не выделяется, такой как все. "Форма одежды — обычная", — усмехнулся он про себя. Чалый рубашку надел, но застёгивать не стал, а завязал полы узлом на животе, и у многих так. Запомним. Седой сидит на нарах и смотрит на него чёрными, сразу и грустными, и смеющимися глазами.

Гаор медленно, опасаясь резким движением вызвать повторный приступ — с ним такое уже было после контузии на Валсской переправе и он тогда с месяц провалялся в госпитале, попал на экспериментальный курс лечения едой и сном, подвезло — вернулся к нарам и сел на своё, да уже своё место рядом с Седым.

— Ничего, парень, — улыбнулся ему Седой. — Выживешь. А сейчас полежи, если хочешь.

— Да нет, — Гаор сел поудобнее. — Належался, когда к оформлению готовили.

— Первичная обработка, — кивнул Седой, — помню. Тебя сколько держали?

— Неделю, наверное, — неуверенно ответил Гаор. — Меня со счёта сбили, смещённым режимом.

Седой смотрел на него всё с большим интересом.

— И кем был?

— Когда? — ответил Гаор вопросом и стал рассказывать. — Военное училище, потом армия, потом демобилизовался, когда перемирие подписали, нас многих так, ну и… — о работе в газете он решил пока не говорить, — по-всякому приходилось.

Седой, внимательно глядя на него, понимающе кивнул.

— Но к блатным ты не пошёл, — он не так спросил, как сказал.

Гаор пренебрежительно дёрнул плечом.

— В дерьме не копаюсь.

— Там тоже по-всякому случается, — задумчиво сказал Седой.

— Так, паря, слышь, — вмешался молча слушавший их, лёжа с другой стороны от Гаора, парень. — Ты чо ж, воевал?

— Да, — твёрдо ответил Гаор.

— А братан твой? Ну, нам Седой, пока ты, сомлевши был, объяснил, что бастард с наследником братья. Он-то чего?

— Он играл, — хмыкнул Гаор и с внезапно прорвавшейся злобой, — и по шлюхам дорогим бегал. Отец его в университет воткнул, а он ни хрена…

— Куды ткнул? — перебили его незаметно собравшиеся слушатели.

— Высшая школа, — ответил за него Седой.

— Ага, понятно.

— Давай, Рыжий, дальше-то чего?

— А ничего. Я работал, отчисления делал.

— Кому?

— Задолжал что ли?

Гаор снова вздохнул.

— Я бастард. Положено отцу сорок пять процентов с любых заработков бастарда.

— Это сколько?

— Седой?

— Половина.

— Ни хрена себе!

— Да у нас бы за такое, чтоб с сына так тянуть, живо бы вздули.

— Точно!

— Ну, матери дай, она тебя кормила, теперь ты её корми…

— Это ежели не угнали.

— Само собой, не об этом речь.

— Ладно вам, заткнулись, а потом?

— А потом суп с дерьмом, — зло, заново переживая всё случившееся, ответил Гаор. — Приехали… на работу ко мне, руки завернули, в ящик засунули и привезли. Объявили, что отец заявление подал, и отправили на обработку.

— Даа…

— Бывает же…

— За старшего брата, значить, ты и пошёл.

— Он моложе меня, — устало сказал Гаор. — На три года. Только он наследник, а я бастард.

— А мать? — спросил кто-то в наступившей тишине. — Она-то чего?

— Я и не помню её, — Гаор сглотнул вставший опять в горле комок. — Меня в пять лет отец у неё забрал, больше я её не видел, даже имени её не знаю, может, и нет её уже, а может, и жива. Не знаю.

Он замолчал, и наступила тишина. Почему-то, он ещё не знал почему, но они как-то иначе говорили о семье. Не понимали, что не мать, а отец главный, старшинство считали по годам.

Тишину вдруг нарушил вопль. Кричали где-то дальше и от боли. Гаор вздрогнул.

— У блатяг это, — сразу объяснили ему.

— Ништяк, нас не касаемо.

— Ребя, а никак жрачку везут.

— Ладно, Рыжий, потом доскажешь.

Тут и он услышал приближающиеся визг и лязганье железных колёсиков по цементному полу. В коридоре у их решётки появился надзиратель в мундире без знаков различия, но с зелёными петлицами, постучал дубинкой по решётке.

— Старший, подготовь камеру.

— Встать, — гаркнул, слезая с нар, Слон. — По четыре становись.

Седой легко соскочил с нар.

— С Чеграшом вставай, — бросил он через плечо Гаору, проходя вперёд, к Слону и ещё двоим.

— Я Чеграш, — дёрнул его рукав светловолосый и черноглазый парень.

До этого он молча лежал над ним на верхних нарах, свесив голову и слушая.

— Зима, Гиря, где вы?

— Да здеся.

Двое, примеченных Гаором в самом начале почти одинаковых парня, встали с другой стороны. Слон оглянулся на них и кивнул.

— Полный комплект, господин надзиратель, — загудел он.

— Эк ты по-учёному загибать стал, — засмеялся надзиратель, — ещё раз попадёшь, так и читать научишься.

— Это ежели приказ такой будет, господин надзиратель, — почтительно, но без подобострастия ответил Слон.

Надзиратель откинул решетчатую заслонку, сделав окно.