Мир, где мне рады

Это всегда тяжело смотреть на таких людей, они словно затухают на твоих глазах, особенно дети. Некоторые просят помочь, но большинство принимает свою участь спокойно. Слишком спокойно, и кажется, что помираешь уже ты, а не они.

Знаешь, даже мне больно смотреть на тебя, слыша такой голос, сестрёнка. Я серьёзно. Я не хочу видеть такое повторно.

Если бог хотел наказать людей, то рак был его лучшим проектом.

Глава 284

— Ебанулась? — щёлкнул я её по лбу пальцем, от чего она зажмурилась и пискнула; но тем не менее мой голос был ласковым. — Снимай рубашку.

— Рубашку?

— Да, рубашку, снимай её, — кинул я. — Будем… блять, да не штаны снимай! Ау, рубашку! Это такая вещь, что тебе грудь закрывает. Ты о чём думаешь, малолетняя извращенка?

— Я… думала, что ты хотел… — начала было Мишель.

— Тебе четырнадцать! — я сложил ладони в рупор. — ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ, МИШЕЛЬ! У вас в роду написано быть такими извращёнными натурами?

Все в мать.

— В роду? — не поняла она. — Я не понимаю…

— Снимай рубашку, — повторил я.

Мишель слегка озадачено расстегнула пуговицы непослушными пальцами и стянула с себя рубашку. Пф-ф-ф, здесь даже смотреть не на что, если реально брать. И о чём она только думала… Стоило ей избавиться от рубашки, как я, не церемонясь, сбросил с неё одеяло и рывком за ноги стащил на середину кровати, чтоб она лежала, а не облокачивалась на спинку.

— Я… что? — она выглядела слегка испуганной. — Зачем… что…

— Не ссать, можешь довериться мне, я буду ссаться за нас обоих, — уверенно сказал я. — Чего у тебя там рак? Точно не груди.

— Ну… да… — пробормотала она. — Рак лёгких. Неизлечимый и неоперабельный. А что ты делаешь?

— Лечить тебя буду, — сказал я, доставая яйцо. Яйцо исцеления, хитрый Роскомнадзор, знаем мы тебя.

— Ты же говорил, что не умеешь…

— Поверь, я много чего умею и много чего преодолел. Так что и твою заразу преодолею. С горем пополам, давясь слезами. А теперь закрывай глаза и не открывай, если не хочешь заместо рака ослепнуть.

Вообще это необязательно, но просто я не хотел, чтоб она видела, как я это делаю. Ещё испугается, дёрнется или ещё чего сделает. Короче, уберегу её от глупости, которую она может от испуга совершить.

Мишель послушно закрыла глаза. Я сел на край кровати около неё, вытянул руки с яйцом и, аккуратно надавив, расколол пополам.

— Сейчас ты должна почувствовать жидкость на груди, она будет холодной и освежающей, словно ментол. И ещё током будет слегка биться.

Мишель кивнула, однако стоило жидкости коснуться её груди, как всем телом просто вздрогнула и напряглась. Я аккуратно выливал содержимое на её грудь, наблюдая, как оно растекается подобно обычному гелю и медленно всасывается. Вскоре и сама скорлупа превратилась в этот гель, вытекая без остатка из моих пальцев.

В том месте под рёбрами появилось зелёное свечение, будто фонарик включили, и он теперь мягко светил зеленоватым светом. Это светопреставление распространилось на всё тело, от кончиков пальцев на её ногах, до носа. Сама Мишель медленно светилась, подобно какой-то пластмассовой игрушке, в которой включился свет.

Её синяки начали сходить на нет. Бледная кожа снова окрашивалась в телесные цвета, на щёчках проявился лёгкий румянец. Сам её черты стали куда более мягкими, не такими острыми, делая из сестры обычную худую девушку, которая просто мало кушает. Но, думаю, с этим проблем у неё не будет, не в голодное время живёт.

Это всё дело заняло минут пять, прежде чем свет перестал литься из неё. Всё прошло настолько просто, что казалось, чего медицина не может его вылечить? Действительно удивительно, насколько всё просто и сложно одновременно.

— Ну как? — спросил я, тем самым показывая, что всё закончилось.

— Спать расхотелось, — честно ответила она и открыла глаза. Её взгляд был слегка недоверчивый, однако куда более живой чем пятью минутами назад. — Ты… вылечил меня? Я… чувствую себя странно. Более энергичной что ли.

Я усмехнулся, подошёл к тумбочке и вытащил из-за стены лекарств небольшое зеркальце, после чего протянул ей.

— Любуйся, малышка.

Мишель слегка неуверенно взяла в руки зеркальце и начала недоверчиво рассматривать себя.

— Я… я не больна? — она пощупала своё лицо рукой. — Я… более здоровая…

— Ну, если не считать природную извращённость болезнью, то ты абсолютно здорова.

— Значит… я не умру? — Мишель перевела взгляд на меня. Её губы слегка дрогнули.

— Когда-нибудь умрёшь. Но не в ближайшие несколько десятков лет эдак до семидесяти или сколько там отмерено.

— Я не умру… — пробормотала она. — Не умру.

Она начала повторять это раз за разом, словно пытаясь убедить себя в этом, после чего вскочила с кровати.

— Я не умру! Я не больна! Я не умру! Я хочу кушать!

Эм, последняя фраза слегка не вписывается в общий трогательный контекст, ты не находишь? Но она уже была на своей волне: кричала, что не умрёт, щупала себя, стащила… О господи, ты решила себя всю проверить?

Я тактично отвернулся, чтоб не смущать… Блин, кого я обманываю, у меня семья вся такая, никто даже не смутиться, если их целый мир голыми увидит. А Мишель продолжала прыгать и кричать, что она не умрёт.