Мир, где тебя нет (СИ)

— Чуткий мальчик, — промолвила младшая из них, вольготно усаживаясь за стол и скинув дорожный плащ на скамью. — Твой ученик, Коган?

— Нет, — скованно возразил маг. — Его учитель стар и остался в Телларионе.

— Охранять остывшие камни, — кивнула женщина. Её спутница не прошла дальше порога, там и застыла, сложив руки под грудью и благостно улыбаясь. — Могилу былой славы и могущества.

— Эта могила ещё может стать колыбелью для новой силы. Я не знал, что ты жива... Эста.

— Веда, — без улыбки поправила она. — Я и сама не знаю, жива ли Эста.

— Вот как...

Кристалина сделала несколько шагов навстречу и замерла, чуть наискосок, так, что маг видел алей проступивший на бледной щеке родовой знак.

— Где ты была столько лет?

— Телларион, каким я его знала, уже видел свой закат, но ещё не вполне одряхлел, — мягко ответила ей леди-изгнанница. — Нынешний Телларион — полумертвец, он забыл самое себя, но прежде... и ты помнишь, Криста... — авалларка вздрогнула. — Белый Город не исчислял срока давности преступлений — ни годами, ни десятками лет.

— Карунах... поделом ей! Но мы... те, кто любил тебя? На востоке иначе наставляют в дружбе? Пара строк, пара слов... Тридцать лет — молчания!

Эстель... или Веда? поднялась, прямо глядя на давних друзей. Память — словно иллюстрированная хроника, и ветер времени листает страницы.

Покорная родительской воле девочка-леди... упорхнувшая из силков предопределённости юная девушка... освещённая счастьем взаимной любви молодая женщина. Приговорённая, обманутая судьбой.

И вот — Эстель, какой они не знали, новая грань, которой она повернулась к миру. Что сталось с ней за годы забвения, что расплавило её как воск и изваяло заново, совсем инако?

(Телларион. Осень 963-го)

...Тяжёлая, пропитавшая, казалось, сами стены вонь прелой соломы и помоев. Запах страха. Смрад обречённости. Холодно, темно и сыро. И повсюду — грязь, грязь...

Факел чадит и искажает линии, отбрасывая гротескные тени. Отражается в мутных озёрах зрачков. Исхудавшие пальцы — и прежде тонкие, а теперь тронь — переломятся, — обхватили изъеденные ржой прутья. Эстель казалась придавленной стенами темницы, будто погребальной плитой.

Коган надеялся, что его лицо не выдаёт тех чувств, что охватили его, когда он увидел Эстель — лишённую воли, чести, свободы.

На закате следующего дня её лишат и жизни.

— Эста, что я могу сделать для тебя? — спросил он, мучимый состраданием и виной.

Их горе — одно на двоих. Они оба оплакивают общую потерю.

Поначалу она его будто не слышала, замкнувшись в своём страдании. Но он повторил вопрос, и Эстель встрепенулась, прижала истомлённое лицо к зазору между прутьев.

Её глаза сверкали во мраке — два осколка безумия.

— Позаботься о нём!

Коган растерялся и, наконец, решил, что ослышался.

— Позаботиться о ком, Эста?

— О нём... Позаботься о нём... позаботься... — исступлённо шептала эльфийка. — Поклянись, что не оставишь его!

Полно, да узнала ли его Эстель? Или только услышала доверительную интонацию, ласковые слова? Горе свело её с ума...

— Обещаю, — шепнули предавшие его губы.

Что ему оставалось?..