Мир, где тебя нет

Лицо Эстель, бескровное, с заострившимися, как у покойницы, чертами, оживила слабая улыбка. Ненадолго, в следующий миг оно вновь сделалось безучастным. Эстель окончательно отгородилась от мира, призывы Когана были для неё неслышны...

(Синар, Добрая Весь. Конец весны 992-го, настоящее)

— Ты исполнил обещание, данное при последней нашей встрече. Теперь позволь мне исполнить хоть сотую часть долга каждой матери — позаботиться о своём чаде.

Когану казалось, будто по нему ударил таран.

— Демиан... Он... Грань и Бездна, кто же мне песка в глаза нас`ыпал?.. Криста!

— Я могла лишь подозревать, — прошептала авалларка. — Но это было слишком похоже на... как это говорится?.. "Выдавать желаемое за действительное"? Я любила Эда как родного брата, если бы он родился у отца и матери... мы все его любили... и потому, как могла, противилась соблазну поверить. Хоть меня и влекло необъяснимо — к нему, незнакомцу... родной крови.

— К счастью, так сочли и иные. Те, кто ненавидел Эджая с той же силой, что мы любили.

— Не время предаваться воспоминаниям. Вот я вся перед вами и готова ответить — на всё... за всё... позже. А теперь к делу. — Ни кажущаяся юность, ни более чем скромный наряд не убавили Эстель Д`элавар властности. Прежние её речи — мягкие, словно бы в приглушённых тонах, обрели уверенность, напор. — Я стала знахаркой, Коган, и недурной. Много лучшей, чем была когда-то хранительницей. Уверена, мэтры употребили все средства. Но те, кто наставлял меня в науке, не обучались в Телларионе и не следуют их догмам и запретам.

Эстель поднесла к лицу ладони, словно пропуская меж пальцев невидимые нити, и сжала их.

— Эти годы не были растрачены впустую. Я спасла многие жизни... Так неужели же мне будет отказано удержать жизнь того единственного, кого я сама привела в этот мир?

Есть лишь сейчас, Коган. Завтра — будет поздно. Отведи меня к... Демиану. — Имя ведьмака она произнесла так, будто слову неловко было на месте иного, непрозвучавшего.

— Я не могу запретить тебе видеть сына. Но знай, что с ним сейчас его наречённая.

— Вот как... Женщина, даже имени которой я не слышала, обладает неоспоримым правом быть сейчас рядом с моим сыном. А я могу лишь просить о милости, — прошептала Эстель безмолвной и словно бы не существовавшей среди них Ясне, на мгновение удержав ту за руку. — Нестерпимо...

— Впрочем, ей ничего не известно о тебе, — тихо произнёс Коган, отворяя дверь. — Сюда.

Но когда Согрейн встал вполоборота, уступая Эстель войти первой, облик её вновь принадлежал бесстрастной лекарке, пришедшей к тому, с кем не связывали ни узы кровные, ни память сердечная, ничего, свыше долга, безликого, безымянного.

И прежде сына она увидела фигуру женщины. Лицо было скрыто переплетёнными ладонями. Незнакомка плакала или просто склонилась от усталости.

Уже в следующий миг молодая женщина подняла голову, что-то почувствовав, и Эстель встретилась взглядом — с ведьмой, наделённой зрением.

***

(Синар, Добрая Весь. Часом позже)

Ночным отдыхом воспользовалась одна лишь Ясна.

Для множества обязанностей, что перешли к Иленгару от Трея, что ещё не возвратился из Хетани, не существовало дня и ночи. А Эстель, Кристалина и Коган словно вернулись на без малого тридцать лет назад, но не было той дружеской лёгкости в беседах, непринуждённости взглядов и жестов.

Никто не остался прежним; всё, что было между ними, усложнилось: на нитях, соединяющих их, завязались новые узлы, иные же запутались или истончились.

Стол был накрыт подобающе статусу собравшихся за ним женщин: нынешнему — авалларской княжны, забытому — эльфийской леди. Вот только первая всегда считала себя скорее воином и ведьмой, для второй жизнь в предместьях Армалины настолько отдалилась, будто и принадлежала не ей, но кому-то другой, давно умершей. И для всех троих обстоятельства не располагали по достоинству оценить яства и в`ина, присланные от щедрот герцога Фэлана за здоровье Демиана.

Эстель приняла из рук Когана тонкостенный бокал и кивнула, благодаря. Погрела в ладонях и коснулась губами посеребрённого ободка. Виртуозно подобранный букет и чуть терпкий, дымно-карамельный вкус — ман`ок для воспоминаний, стёртых и стёршихся.

Кристалина, по-прежнему разутая, с полурасплетённой косой, нахохлившись в кресле, глядела на остывшие угли, и её авалларские черты сейчас смотрелись особенно траурно. Коган, некрасивый, но удивительно притягательный, вызывал у Эстель почти родственные чувства — да, ведь так оно и есть, ведь это он вырастил её сына.

По мышцам растекалось тепло — ах, да ведь она несколько дней почти не спала и вовсе не ела, и даже в минуты дрёмы в ней не расслаблялась взведённая арбалетная пружина. При всём при этом крепкий напиток подействовал предсказуемо и на Эстель с её нелюдской кровью.