(Синар, Добрая Весь. Конец весны 992-го, настоящее)
Не ощущая вкуса, Кристалина допила бокал и потянулась за очередным.
— Карунах... за неё не осуждаю. Эта стерва уже девчонкой не знала меры... исход для подобных ей закономерный. И всё же, почему? Что она сотворила?
— Единственное, чего я не смогла бы простить. Ни в одном языке, что мне известен, нет слова, способного исчерпать весь смысл, который я могла бы заключить в него. Как объясню?.. Это безрадостная повесть, долгая к тому ж.
— Как и эта ночь. Ты оставила Телларион, будто никогда и не бывала, и исчезла для всех нас на целую осень. Появилась, как пропала, — в единый миг. И прежде встречи — весть о том, что ты воспользовалась силой
— Для всех нас то был недоброй памяти год, — сказала Криста тихо. — Почти все родичи Ривиана погибли в той бойне...
— Бойне?.. Я ничего не знала об этом. Помню лишь, он враз куда-то уехал, и не в рейд...
— Всё случилось незадолго до твоего исчезновения. Лурни встали табором вблизи городка, где проходила сезонная ярмарка. Всё как везде: сумятица, молодое вино рекой и без счёта чужаков. Хватились чести какой-то девицы... кто-то недосчитался коня. — Поморщившись, авалларка резко опрокинула бокал, одним глотком допив всё, что ещё плескалось на дне. — Всё как всегда... но то был недоброй памяти год.
— Никто не стал разбираться. — Коган разлил остатки вина по опустевшим бокалам. — Другой разрез глаз стал достаточным поводом к обвинению.
— Старк не стерпел остаться, — повела плечом Кристалина. — Фреа, добрая душа, уехала с ним. Кажется, среди убитых были и те, кого она знала. Солейн... едва не погибла от случайной стрелы! Нелепость.
— Не такой уж случайной, как выяснилось позже, — нахмурясь, поправил Коган. — Солейн красива. А ведьмаки всё же мужчины... порой не лучшие.
— Вот как?.. Говорю же — паршивый год. Надеюсь, Солейн плюнула ублюдку в глаза.
— Едва ли, — возразил Коган. — Солейн едва отправилась, когда Эста... когда
Эджай... — При звуке этого имени все трое испытали сходное чувство, сродни тому, как если бы к их столу живых явился четвёртый, молчаливый гость. И Коган скомкал рассказ, как письмо, что пока не в силах отправить. — У них с отцом едва не дошло до убийства.
— Так что, пожалуй, изо всей нашей дружной компании мне одной не на что жаловаться, — коротко хохотнула Кристалина, и нарочито развязный тон её голоса развеял тишину, тишину, подобную пеплу от невозжённого костра. — Разлюбезному батюшке всего лишь ни раньше ни позже взбрело, что как дочь я обязана ему подчиняться (вот новость!) и радостно вступлю в брак с тем, кого он мудро изберёт для меня. Нам понадобилось несколько не самых душевных бесед и один замятый скандал — выяснить, что всё обстоит немного не так.
Княжна картинно вздохнула, и даже Эстель невольно улыбнулась: зная Кристалину, нетрудно было представить, какое разочарование вскорости ожидало как высокородного князя Ланадар, так и потенциального жениха.
— На чём и разошлись, к обоюдному, так сказать, согласию, — авалларка развела руками с зажатыми в ладонях бокалом и бутылью и мрачновато заключала: — Но от поездки в Сантану отделаться не удалось.
— Для череды бед, дней, когда кажется, будто весь мир пошёл на тебя войной, у людей есть верное присловье. "Беда не приходит одна". Оставшись одна в Телларионе, я ждала... тогда ещё надеясь на помощь. Наконец скрывать своё положение стало невозможно.
Это было... как кольцо темноты, что сжимается, едва-едва, неприметно глазу, но... необратимо. Как стены, что неслышно смыкаются, подчиняясь скрытому механизму. Медленная отрава, которую вливают — по капле, невидимой капле... в воздух, которым дышишь, в воду, которую пьёшь. С этим нельзя бороться... и ты всё равно проиграешь.
От этого можно только бежать. И я побежала.
У меня был только мой ребёнок! Я не могла его потерять.
— Куда тебе было идти?