«Я из Иллинойса. Мои родители недавно погибли в автокатастрофе, и тогда я решила поехать сюда, на Восток, чтобы познакомиться с Вашей матерью. Я написала ей, и она очень быстро мне ответила! Прислала замечательное письмо! И пригласила приехать и пожить у нее сколько захочу, а еще сказала, чтобы я непременно прочитала все Ваши книги».
Гарп переворачивал крошечные листки блокнота, все время кивая головой и улыбаясь.
«Я все равно приехала и некоторое время жила среди участниц женского движения в Нью-Йорке. Теперь я уже знаю слишком много джеймсианок, как Вы их называете. Собственно, только их-то я и знаю; я получаю сотни рождественских открыток…»
Она перестала писать и убрала руку, чтобы Гарп прочитал последнюю строчку.
— Да-да, в этом я не сомневаюсь, — подбодрил он ее.
— Так вы хотели видеть именно меня? — спросил Гарп.
Она энергично тряхнула головой и вытащила из ридикюля растрепанный экземпляр «Мира глазами Бензенхавера».
Он посмотрел в ее слезящиеся восхищенные глаза. И молча покачал головой, словно был так же нем, как и она. Она коснулась его лица, совершенно по-детски. Растопырила пальцы, чтобы он сосчитал: все пальчики на одной руке и почти все на второй. Господи, она прочла его ужасную книгу восемь раз!
— Восемь раз! — прошептал Гарп.
Она кивнула и улыбнулась. И вдруг, совершенно успокоившись, откинулась на спинку кресла с таким видом, словно все в ее жизни наконец-то благополучно завершилось: она сидит рядом со своим любимым писателем и скоро будет в Бостоне; раз уж не получилось знакомства с той замечательной женщиной, которой она так восхищалась и которая успела погибнуть, пока она, Эллен, добиралась сюда из Иллинойса, то пусть хотя бы единственный сын той женщины пока остается с нею рядом, и этого будет для нее вполне достаточно.
— Ты в колледже училась? — спросил ее Гарп. Эллен Джеймс подняла один грязный пальчик; лицо у нее стало совершенно несчастным.
— Только один год? — перевел Гарп. — Тебе там не понравилось. Или ничего не получалось?
Она решительно кивнула.
— А кем ты хотела стать? — спросил он, едва не прибавив: «Когда вырастешь».
Эллен указала на него и покраснела. Она почти коснулась его могучего фальшивого бюста.
— Писателем? — догадался Гарп.
Она облегченно вздохнула и улыбнулась, как бы говоря: до чего легко ты меня понимаешь! У Гарпа перехватило горло. Эта девочка потрясла его; она была так похожа на тех обреченных детей, чей организм не вырабатывает антител, у них вообще нет естественного иммунитета, и они абсолютно беззащитны перед любой болезнью. И если не живут всю жизнь в стерильных пластиковых палатках, то просто умирают от первого же вульгарного насморка. И сейчас перед ним была одна такая, Эллен Джеймс из Иллинойса, дитя без социального иммунитета, оставившее свое пластиковое убежище.
— У тебя погибли и папа и мама? — спросил Гарп. Она кивнула и снова закусила и без того изжеванную губу. — И никаких других родственников у тебя нет? — спросил он. Она покачала головой.
Он знал, что сделала бы его мать. И знал, что Хелен возражать не станет; да и Роберта, разумеется, не откажется помочь. Как и все те женщины, которым некогда нанесли тяжкие раны и которые теперь с помощью его матери как-то сумели эти раны залечить — каждая по-своему.
— Ну что ж, можешь считать, что
Эллен Джеймс закрыла глаза, словно от счастья лишилась чувств, и, когда стюардесса попросила пристегнуть ремни безопасности, девочка ее не услышала. Гарп сам пристегнул ей ремень. И весь недолгий перелет до Бостона Эллен «не умолкая» изливала свое изболевшееся сердечко в бесконечных записках.