Мир и Я

Когда холод и голод, совсем донимали, терпеть было невмоготу, позволял себе выпить чашечку суррогатного кофе, заваривая его кипятком из китайского термоса, а если слишком голодным был, то с четвертушкой печеньки глотал. Если и это не помогало, на улицу греться выбегал, вокруг дома и времянки круги нарезал.

В моём, открытом всем ветрам, недостроенном доме гулял ветер, он выдувал

тепло в щелястые рамы, окно, стекло, оно улетучивалось сквозь потолок, стены и пол.

Врать не буду – сквозило отовсюду, и первые зимы приходилось спать одетым, под ватным одеялом, в положении эмбриона, до полночи согревая руки, ноги. Промучившись всю ночь, в 4 утра надо было вставать и браться за работу.

Для порядка, сделав зарядку, заправив постель и немного перекусив, в 5 утра садился за стол, мучиться, страдать над каждым словом, каждой фразой, дрожать, в прямом и переносном смыслах. Но вначале, после умывания, напяливал на себя вторые

спортивные штаны и свитер, а ноги в шерстяных носках пихал в чуни (вставки от резиновых сапог). Всё тряпьё на мне, старое, ветхое, латаное, новых вещей я не любил, с ранних лет в обносках ходил. Можно было одеться потеплее, ватные штаны, валенки и куртку, но в таком облачении, не втиснешь своё тело в узкое пространство, между группкой и столом (52 см), да и писать неудобно: стол маловат.

Поневоле приходилось мёрзнуть, как осенний лист дрожать. Как оказалось, я понял сразу: и холод, и голод стали моими лучшими помощниками в работе.

Не выдержав натиска холода, я вылезал из-за стола погреться, выпить глоток кофе и покружить по комнате, а черепушка продолжала работать в нужном направлении, и частенько получалось, что я писал не то и не так – ошибался! Приходилось по-другому строить фразы, излагать свои мысли на бумаге.

И так я мучился до самого обеда, до тех пор, пока голова мутнела, а мозг отказывался работать, он тупел и дубел.

Что необходимо для жизни в одиночестве?

Вода, еда и тепло, а ещё работа до седьмого пота, чтобы жить было нескучно, а то от безделья с ума можно сойти. Воды я тратил пять литров в сутки, хотя колодец был под боком, с детства экономить воду привык, и жить впроголодь, на сухарях. Так сложилась моя жизнь, спасибо отцу за это, он держал нас в чёрном теле. С голодом бороться можно, а вот с холодом сложнее, кроме всего прочего, надо поддерживать чистоту тела, соблюдать гигиену. А как? Топить два помещения, баню и дом – накладно, трудно и палить дрова неразумно, да и времени потратишь много, целый день уйдёт на это занятие. Поэтому только раз в месяц я протапливал баню: прогревался, мылся, стирался – теплом наслаждался, о лете мечтал.

Наступало оно, и дел было невпроворот: работа, сад-огород, дом утеплять – комфортные условия создавать, доводить его до ума, так сказать, а когда закончил всё, и делать было нечего – живи и радуйся. Он сгорел. Первые десять месяцев своего отшельничества я прожил на пять тысяч, а подготавливаясь ко второму, вы мне не поверите! Семь дней всего работал, собирал бруснику с клюквой и продавал. Таким yj образом, я заработал 18 тысяч, 12 тысяч заплатил налоги, а шести мне хватило прожить ещё год. «Господи! Как человеку для жизни мало надо! – подумал я тогда с досадой! – Выходит дело, он целый год работает зря!» И дал себе, слово, все годы, в течение которых буду трудиться над книгой, сколько бы денег я ни имел, буду жить на 6 тысяч в год!

Двенадцать лет, я не нарушил обед, сдержал слово.

Мистика! За шесть зим, я набросал книгу, а шесть зим доводил её до ума. И того двенадцать лет! Все эти годы (хотя и остальные тоже), я изнурял себя, физически и умственно, пощады не давал. Мой вес, при росте 175, около 60 кг «плясал». За эти зимы я в валенках дошёл до Владивостока (и что удивительно, они не износились, а сгорели, а так J бы на обратный путь хватило), а возвратился оттуда на лыжах! Преодолевал ежедневно от восьми до тридцати километров. Так что, друзья, в моём творчествам отшельничестве лично для меня ничего примечательного не было! Дни текли, как вода, серо, обыденно, блекло – неинтересно и вспомнить нечего.

Да, были, случались эпизоды, которые запомнились навсегда. Первый из них, как уехал из Москвы в «неизвестность», в Пашково, за 160 км от дома. В снежную зиму откопал старый «Москвич», три часа ехал до деревни, четыре часа по глубокому снегу продвигался к дому с фанерной лопатой, сделанной накануне отъезда. Это было второго декабря 2004 года.

Второй эпизод. Вторая зима, начало её, была бесснежной, а дорога скользкой и наоборот: 4 часа полз до деревни на лысой резине и, при заезде на территорию дачи, мой «Москвич», соскользнув вниз, на воротине (её брусе) повис. Вылезу через правую дверь, машина поднимется, сяду за руль, опустится. Ничего не мог сделать. Долго мучился, хоть плач. Буксовал, буксовал, лёд долбил, песок подсыпал, резина скользит, юзит, дым валит, а машина на месте стоит. Так и пришлось воротину пилить.