Мир и война

– Хорошо всё! – объявила она про главное. – Батальи пока что не будет, а значит, война еще продлится и овсы собрать успеем! Время есть!

– Времени нет! – завела про свое внучка. – Послезавтра полнолунье! Надо спешить, пока он опять кого-нибудь не убил! Я знаю, что надо делать!

Известием про военные дела Сашенька нисколько не заинтересовалась, и ее новость перевесила.

– Что ты знаешь? Что выяснила? – спросила Катина, перестав думать о Кутузове и Бонапарте. – Снимай салопчик. Он у тебя весь серый от пыли. Идем в дом, расскажешь.

– Мистер Дженкинс, тейк май ноутбук, – велела Саша своему телохранителю.

Беседовали в библиотеке. Александра говорила, Полина Афанасьевна слушала, англичанин жевал табак и с важностью кивал головой на каждое понятное ему слово.

– В Ивановском я нашла бабу, которая обмывала Маланью Петрову перед похоронами. В Потапове расспросила мать Лукерьи Егоровой – что мы с нею наревелись-то! У Татьяны Зосимовой из деревни Кузино мать с горя померла, так я с подругами покойницы потолковала. Вы послушайте, я зачту. – Сашенька заглянула в тетрадку. – Про Маланью, вот: «Костью тонкая, лицом белая, волос кудрявый». Про Лукерью мать, сейчас… «А тела она у меня была тонкого, волоса кольцами, и кожа – белая-пребелая». И про Зосимову: «Танька худущая была, мы ее дразнили «комарихою», а волосы у ней были завидные, кудрявые и кожа белая, как молоко». Теперь вспомните нашу Палагею – тоже тоненькая, белокожая и кудрявая. Вот на каких дев у него фиксацион!

– Фиксейшн, – молвил Фома Фомич, на миг перестав двигать челюстями.

Полина Афанасьевна стала вслух вспоминать, сколько в Вымиралове девок опасного возраста и обличья.

– Бондаревская средняя дочка Манефа… Никитки Сомова егоза, как ее, Сонька… Кто еще? А, у Ивана-кузнеца Наталья выросла пригожая, белоликая, кудрявая, только лядащая. Он жаловался, что ест за троих, да не в коня корм. Пожалуй, и всё. Какая же из них посмелее, чтоб не побоялась ночью одна вдоль реки ходить? На какого живца будем изверга ловить?

– Не понадобится живец, – сказала Сашенька, переглянувшись с Женкиным. – Мы знаем, кто убийца.

– Дзнаэм, – кивнул англичанин и оскалил желтые крепкие зубы.

Глава X Одно к одному

– Кто?! – ахнула Полина Афанасьевна. – Наш иль чужой? Как ты его спознала?

Вопроса было три и самый главный первый, но внучка начала с последнего.

Гордо сказала:

– Исчислила.

Сделала паузу. Ответила на второй вопрос:

– Наш.

И только потом на третий:

– Кузьма Лихо, мельник.

– Мелник, – повторил моряк. – Блади санофабич.

– Кузьма?! Не может того быть!

Сашенька затараторила:

– Вы только меня не перебивайте! Вы слушайте! Я сама не хотела верить! Но вы поглядите, вот сюда поглядите!

Раскрыла тетрадку на рисунке непонятного содержания – какие-то кривые линии, штрихи, кружки.

– Видите змейку? Это извивается река Савва. Всех покойниц нашли либо в воде, либо у берега, так? Дальше всего, в Панькове, выше по течению – в Кузине, еще выше – в Ивановском, потом – в соседнем Потапове, и тут вот, в нашем Вымиралове – Палагею. А выше уже никого.

– Ну и что?

– А то, что выше и быть не могло! Там плотина и мельница! Не оттуда ль вниз по течению спускали покойниц?

– Хоть бы и так. С чего ты взяла, что это Кузьма? Может, там девок кто другой убивал.

– А царапину на руке у Кузьмы помните?

– Подумаешь! Он щуку доставал, я тебе говорила. У исправника Кляксина вон на лице тоже царапины были. Ты и его подозревала.

– Не исправник это, – нетерпеливо отмахнулась от резонного возражения Сашенька. – Я про него узнавала. Когда третью девушку убили, Кляксина всю неделю в уезде не было. Он на свадьбу племянницы в Торжок уезжал. Да вы дослушайте, не перебивайте!

Фома Фомич укоризненно посмотрел на Катину, приложил палец к губам.

– Хорошо, хорошо. Сделай милость, продолжай.

– У лунных оборотней как бывает? Убийственный голод накапливается в них весь месяц, не находя себе выхода, и прорывается в полнолуние. Потом, до следующей луны, маниак делается тихим, смирным. Вы вспомните, какой Кузьма раньше был бешеный. Жену бил, с крестьянами дрался. Потом вдруг в разум вошел и умирился. Чудо Божье случилось, Агафья его отмолила. А когда это чудо случилось, помните?

– Как не помнить. На Обретенье главы Иоанна Предтечи. Агафья всем про то сто раз рассказывала, у ней теперь в красном углу икона висит.

– Иоанн Предтеча обретает голову в конце мая. А 30 июня нашли первый труп, сам всплыл. Я прочитала, что в нехолодной летней воде утопленники от внутреннего газообразования всплывают через пять-шесть недель. Как раз получается! Кузьма оттого шелковый стал, что научился свое неистовство в полнолунную ночь гасить убийством!

– Может, так. А может, и не так. – Полина Афанасьевна покачала головой. – Не доказательство это.

– Вот и я сомневалась. Всё думала: узнать бы в точности, в какие дни на Кузьму бешенство находило. Не в полнолунные ли? Даже и деревенских расспрашивала. Но давно было, не помнят люди.

– Само собой.

– Люди не помнят, а бумага помнит, – сказала тут Сашенька и торжествующе улыбнулась.