Мир и война

Через малое время после того, как нагрянули всадники, барыню с внучкой и всех слуг вывели солдаты. Еще и в шкафы, под кровати заглянули – не спрятался ли кто. На вопросы французы не отвечали, глядели волками.

Подле потухшего костра покойников не было. Только на земле в двух местах темнели кровавые пятна.

Согнав всех вместе, будто пленных, усадебных обитателей повели в село. Там перед церковью толпились деревенские, от стара до мала. Стоял в полном облачении тревожный отец Мирокль, осенял прихожан крестом. Двумя ровными шеренгами, одна конная, другая пешая, стояли синие мундиры. Громко бил барабан. Майор Бошан, грозно-торжественный, восседал в седле, невзирая на геморроидальную шишку. Справа барабанщик, слева исправник Кляксин, тоже суровый.

Нашлись и пропавшие покойники.

Француз лежал на телеге, покрытый знаменем, с подвязанным подбородком.

У колес, в грязи, валялся кто-то серо-бурый, с торчащей вверх бородой.

Глухой Спиридон! Вот кого, значит, догнала ночью французская пуля.

Покосившись на помещицу, звенигородский командан взмахнул, и барабан умолк. Бошан стал говорить речь. После каждой фразы прерывался, чтобы Кляксин перевел.

Речь впрочем была короткая:

– Великая Армия справедлива и милосердна! Она никого зря не карает… Но всякого, кто нападает на солдат императора, ждет суровое наказание! Преступника – смерть, пособников – суровая мзда!.. У меня к вам только два вопроса. Первый: кто сей человек?

Майор показал на Спиридона. Переводя, исправник повторил тот же жест. Так они двое и застыли, один верхий, второй пеший.

– Его дом будет сожжен. А не скажете, кто это – я прикажу спалить всю деревню. Таков закон и порядок.

– Мы не знаем этого человека! Он не наш! – крикнула Катина. У Спиридона старуха мать и сестра, тоже убогая. Как им без дома?

Бошан на помещицу не взглянул. Рожа у него после вчерашнего битья была опухшая.

– Вот вы, служитель Бога, – обратился майор к священнику. – Поклянитесь именем Христовым, что преступник не здешний.

Отец Мирокль не дрогнув немедля осенил себя крестом:

– Именем Христа, Бога-Отца и Святой Троицы – ведать его, злодея, не ведаем.

Хорошо все-таки иметь неверующего попа, подумала Полина Афанасьевна.

Тогда Бошан обратился к командиру конных, громко:

– Вы не были в Испании, капитан. Там тоже самое зло было от попов. Они чаще всего оказывались вожаками бандитов. Прикрывались Христом, а сами убивали наших людей. Сейчас я вам покажу, как мы поступали с такими. Взять чернорясых! – приказал он, показав на отца Мирокля и стоявшего рядом Варраву.

Солдаты схватили обоих, оттащили к церковной стене, а сами отошли на пять шагов и вскинули ружья.

Толпа закачалась, бабы заохали. Виринея черной птицей кинулась к супругу, но солдат ударил ее прикладом в грудь – упала.

Сашенька крепко вцепилась бабушке в руку. Глаза – как блюдца.

– Зажмурься, – сказала Полина Афанасьевна. – И пока не велю, глаз не открывай.

– Святой отец, последний раз спрашиваю: кто сей преступник?

Священник сделался бел, но не ответил, лишь беззвучно шевелил губами. Так я и не узнаю, что он шептал перед смертью, подумала Катина. Молитву или какие-нибудь безбожные латинские вирши?

– Наш это, наш! – возопил Варрава, бухаясь на колени. – Спиридоном звать! И дом укажу!

Послушав перевод, майор распорядился:

– Попа за ложь арестовать. – И дьячку: – Который дом?

Варрава посеменил показывать. За ним пошли двое солдат с зажженными факелами.

Но Бошану этого было мало.

– Теперь второй вопрос! – вновь обратился он к толпе. – Преступников было трое. Кто двое остальных?

Молчание.

– Откуда им знать? – крикнула Катина. – Их там не было!

– Это уж их дело, – ответил Бошан, по-прежнему на нее не глядя. – Даю десять минут. – Достал часы. – Не выдадут – сожгу всё село. Русские должны усвоить урок цивилизованности: всякое действие предполагает ответственность.

– Хорошо. Я их опрошу.

Полина Афанасьевна пошла через толпу, от кучки к кучке, говоря всем одно и то же, тихо – чтоб не услышал иуда Кляксин:

– Не выдавайте… Не выдавайте… И не бойтесь, я вам не дам пропасть. Как-нибудь все в усадьбе перезимуем, а после я всех отстрою.

Чуть не в первой же кучке ей сообщили:

– Кузьма это Лихов. Он давеча вечером вернулся. Спиридона Глухого и Тихона Молотобойца подбил за хлебом идти…

Ну конечно Тихона, кого еще, сказала себе Катина.

Обойдя всю толпу, вернулась к Бошану.

– Никто не знает.

– Тем хуже для них, – обронил тот отвернувшись.

Приподнялся в стременах:

– Господа офицеры! Вы знаете, что вам делать! Шеволежеры – ваша правая сторона! Стрелки – левая! Жечь вместе со всем имуществом! Выносить ничего не давать! Сопротивляющихся убивать на месте! Исполняйте!

Только теперь он посмотрел на помещицу сверху вниз, с кривой улыбкой.

– Кстати, то же будет сделано и с вашим шато, мадам. Это и есть равенство, о котором я вам вчера толковал. Из почтения к вашему полу дам вам четверть часа вынести самое дорогое. – И засмеялся, не скрывая мстительного торжества. – Четверть часа, мадам! Бегите со всех ног.

– Саша! Люди! За мной! – крикнула Катина усадебным.